Сперонара - [170]

Таким образом, французы переправились через реку, не получив ни единого удара пикой, и двинулись к крепостям Рокка и Сан Джермано, которые защищали не неаполитанцы, а арабы; поэтому схватка оказалась долгой и кровопролитной. Наконец обе крепости были взяты приступом; поскольку оборонявшие их сарацины не могли убежать и не пожелали сдаться, они были перебиты все до одного.

При известии о двух этих столь неожиданных победах апулийцами овладело уныние. Аквино открыл свои ворота, ущелья Алифе были сданы, и Карл и его солдаты вторглись на равнины Беневенто, где их ждал Манфред со своей армией.

Можно сказать без всякого преувеличения, что взоры всей Европы были прикованы к этому клочку земли, где должен был решиться великий спор гвельфов и гибеллинов, разъединявший Италию и Германию на протяжении полутора столетий; судьба папы и императора находилась в руках их поборников, и эти поборники были не только величайшими государями, но и самыми доблестными полководцами на свете.

Поэтому ни тот, ни другой не посрамили своей славы и не изменили своему предназначению. Увидев солдат Манфреда, Карл Анжуйский повернулся к своим рыцарям и сказал: "Графы, бароны, рыцари и солдаты! Настал день, которого мы так ждали: итак, во имя Бога и нашего святого отца папы римского, вперед!"

После этого он разбил свою конницу на четыре отряда; первым, состоявшим из тысячи французских рыцарей, командовали Ги де Монфор и маршал де Мирпуа; второй, состоявший из девятисот прованских рыцарей и союзни-ков-римлян, он пожелал возглавить сам; третий, состоявший из семисот фламандских, брабантских и пикардийских рыцарей, находился под началом Роберта Фландрского и Жиля Лебрёна, коннетабля Франции; четвертый, состоявший из четырехсот флорентийских изгнанников, которые уцелели при Монте Аперти, вел за собой Гвидо Гверра, этот извечный враг гибеллинов.

Когда Манфред заметил приближающиеся французские войска, он облачился в свои доспехи, не надев лишь шлем: его гребень в виде серебряного орла он прикрепил сам, так что оставалось только покрыть этим шлемом голову в нужный момент; затем он сел в седло и ринулся вперед в окружении своих военачальников, произнеся следующие слова: "Графы и бароны! На этом поле брани мне предстоит одержать победу, как это подобает королю, или умереть, как это подобает рыцарю, хотя я и знаю, что не все из вас придерживаются этого мнения; итак, я не сделаю ни шага, чтобы уклониться от битвы. Немедленно приготовьтесь к бою, ибо французы уже близко!"

И тотчас же он разбил свое войско на три отряда: первый отряд состоял из тысячи двухсот немецких конников, которыми командовал граф Гальвано ди Англона, второй отряд из тысячи тосканских, ломбардских и немецких конников находился под началом графа Джордано Ланча, а третий отряд из тысячи четырехсот апулийских и сарацинских конников возглавил он сам. (Как известно, историки не сочли нужным подсчитать количество пехотинцев ни с той, ни с другой стороны.) Река Калоре, которая течет возле Беневенто, разделяла оба войска.

Едва Манфред приготовился к бою и французам стало ясно, что им предстоит сойтись с неприятелем в рукопашном бою, папский легат встал на щит, который четверо солдат подняли на свои плечи; после этого он благословил Карла Анжуйского и его рыцарей, дав каждому из них отпущение грехов; все получили благословение, стоя на коленях, как подобает истинным воинам Христовым и защитникам Церкви.

Французы двинулись к реке медленно и осторожно, поскольку им не было понятно, каким образом можно преодолеть эту преграду, как вдруг они увидели сарацинских лучников, которые, избавив своих противников от этой заботы, сами перешли через реку и устремились им навстречу. Сарацинские лучники считались самыми искусными стрелками на свете, как и английские стрелки, но они были гораздо легче и проворнее англичан. Вследствие этого французские пехотинцы, плохо вооруженные, без кирас, имевшие в лучшем случае толстые стеганые куртки и кожаные шлемы, не смогли устоять под тучей стрел, которые обрушили на их головы арабские лучники, и принялись беспорядочно отступать. И тут Ги де Монфор и маршал де Мирпуа, опасаясь, как бы эта неудача не поколебала уверенности войска, бросились на лучников, ведя за собой первый отряд и издавая боевой клич "Монжуа, рыцари!". Лучники даже не пытались противостоять катившейся на них железной лавине; они рассыпались по равнине убегая, но продолжая при этом стрелять. Французские рыцари, с пылом преследуя арабов, начали нарушать свой строй; и тогда граф Гальвано, командовавший первым отрядом Манфреда, решил, что пора атаковать это лишившееся порядка войско, поднял копье и с криком: "Швабия, Швабия, рыцари!", в свою очередь спустился на равнину и обрушился на один из флангов французского отряда, расколов его почти надвое. Но граф Гальвано тут же увидел, что его самого атаковал Гвидо Гверра со своими гвельфами; в тот же миг крик: "Бей лошадей!

Бей лошадей!" — пронесся по французским и флорентийским рядам. Рыцари Карла Анжуйского принялись наносить удары животным, а не людям; лошади, не настолько хорошо защищенные, как всадники, стали валиться одна на другую; среди немецких конников началась паника. Второй отряд Манфреда, находившийся под командованием графа Джордано Ланча и состоявший из тосканцев и ломбардцев, поспешил к ним на помощь, но эта плохо управляемая атака столкнулась с начавшимся отступлением немцев и не только не восстановила порядок на поле сражения, а лишь усилила царивший там хаос. И тут Карл Анжуйский отдал приказ своему третьему отряду атаковать противника. Немцы, ломбардцы и тосканцы Манфреда оказались по существу в окружении: посреди всей этой суматохи гвельфы, стремясь отомстить за поражение при Монте Аперти, творили чудеса и наносили самые страшные удары по врагу. Сарацинские лучники оказались бесполезными, ибо неразбериха была такая, что их стрелы сыпались как на немцев, так и на французов. Манфред решил, что поправить положение может лишь его личное участие в бою, а также участие свежего отряда из тысячи двухсот воинов, который был оставлен им в резерве, и приказал своим военачальникам быть готовыми следовать за ним. Однако, вместо того чтобы оказать ему содействие, апулийские бароны, главный казначей делла Черра и граф Казерты повернули назад и обратились в бегство, увлекая за собой примерно девятьсот воинов. И тогда Манфред понял, что для него пробил час уже не победы, подобающей королю, а смерти, подобающей рыцарю: оглядевшись вокруг и увидев, что у него осталось приблизительно триста копьеносцев, он взял свой шлем из рук конюшего, но в тот миг, когда он надевал шлем на голову, гребень, имевший вид серебряного орла, упал на ленчик седла. "Это знак свыше, — прошептал Манфред, — я собственноручно прикрепил это навершие, и оно не случайно оторвалось. Все равно! Вперед, Швабия, — воскликнул он, — вперед, рыцари!" Опустив забрало шлема, с копьем наперевес он ринулся в самую гущу французского войска и затерялся там, уже ничем не отличаясь от остальных ратников. Вскоре сопротивление немцев ослабело. Тосканцы и ломбардцы начали отступать; Карл Анжуйский со своими девятьюстами прованскими рыцарями обрушился на тех, кто еще продолжал сражаться; гибеллины, оставшись без командира, не слыша приказов, тщетно призывая Манфреда, который не отвечал им, обратились в бегство; победители, смешавшись с беглецами, преследовали их и пересекли Беневенто вместе с ними.