— Наши евреи, — разглагольствует один из пассажиров, а другие слушают, — наши евреи, знаете ли, — да не накажет меня бог за такие речи, — народ горячий, беспокойный… С евреем хорошо кушать кугл, читать молитвы из одного молитвенника да еще лежать на одном кладбище… А в общем, черт бы их взял совсем!
Вы спрашиваете, отчего это я так раздражен и почему так зол на евреев? Навалились бы на вас мои горести, поступили бы с вами так же, как со мной, — вы бы на людей бросались и дубиной колотили. Но я не из тех, что ссорятся со всем миром! Я рассуждаю так: где мое не пропадало? Или как там сказано: всяк живет по-своему. А значит это — пускай господь бог с ними счеты сводит и черт бы их батьку взял!
Вот послушайте! Сам я, не про вас будь сказано, богуславский, из местечка Богуслав. Местечко маленькое, да удаленькое, — из тех, о которых говорят: погуще бы их сеяли, да пореже бы они всходили… Если хотят кого-либо хорошенько наказать, — не надо его посылать в Сибирь… Зачем? Сослать бы его лучше к нам в Богуслав, сделать его лавочником, открыть ему кредит, чтобы он мог хорошенько обанкротиться, а потом — чтоб у него случился пожар, чтоб сгорело все до последней нитки, а богуславцы говорили бы, что это он сам «благословил создателя светил огненных» для того… Понимаете, конечно, что эти люди могут выдумать, и не только выдумать, но и написать куда следует… Черт бы их взял совсем!
Отсюда вам должно быть ясно, с кем вы дело имеете. Перед вами несчастный человек, трижды несчастный, потому что на нем тройной груз: во-первых, я еврей, во-вторых, богуславский житель, а в-третьих, богуславский погорелец, да еще какой погорелец! Я, понимаете ли, в нынешнем году погорел. Но как погорел! Как соломенная крыша! Выскочил прямо-таки, «яко стрела из лука», то есть в чем мать родила… И, как бывает в таких случаях, меня как на грех дома не было! Где же я был? Неподалеку, в Тараще, у сестры на помолвке. Была шикарная помолвка, с ужином, с очень солидными гостями, — не чета богуславским паршивцам! Можете себе представить, когда одной водки было выпито полтора ведра, не считая пива и вина. Короче говоря, прекрасно проводили время, так сказать, по соизволению божьему… И вдруг получаю телеграмму: «Жена болен, дети болен, теща болен, очень опасно»! Ну, я, конечно, — ноги на плечи и — восвояси. Приезжаю домой — весело! Ни тебе дома, ни тебе лавки, ни товара, ни подушки под голову, ни рубахи нательной, «с чем пришел, с тем и ушел», — сиречь: был бедняком и остался нищим… Жена, бедная, убивается, да и дети, на нее глядя: некуда голову приклонить! Хорошо еще, что было застраховано, и как следует застраховано! И вот тут-то, понимаете ли, собака и зарыта!.. Но это бы еще с полгоря. Вся беда в том, что это уже не в первый раз: я уже, надо вам знать, однажды горел, тоже ночью и опять-таки в мое отсутствие… Но тогда все это, слава богу, обошлось благополучно: явился инспектор, переписал сгоревшее барахло, оценил убытки, поладили честь честью, десяткой больше — десяткой меньше, и черт бы его батьку взял, — и дело с концом!..
Но это было тогда. А на сей раз прислали инспектора, господи спаси и помилуй! Зверь зверем! И — на мое счастье — бессребреник! Не берет, и делай что хочешь! Вот он и ищет, и рыщет, и роет, и копает… Добивается, чтобы я ему разъяснил, как это загорелось, отчего и насколько сгорело? И почему никаких следов не осталось?
— Вот именно? — говорю я. — И я о том же спрашиваю! Поди требуй ответа от господа бога!
— Нет, — отвечает он. — Тут что-то не» так… И не думайте, что вы скоро получите от нас деньги!..
Как вам нравится такой умник? Он, понимаете ли, меня букой стращает. Точно так же, как следователь наш, который хочет поймать меня на слове. Нашел тоже младенчика.
— Скажи-ка, Мошко, — говорит он, — скажи, любезный, отчего ты каждый раз горишь?
То есть, чтоб я ему объяснил, отчего и почему…
— От пожара, — отвечаю, — ваше благородие! От пожара и горю…
— А почему, — спрашивает он, — ты застраховался как раз за две недели до того, как погорел?
— А чего же вы хотели, пане, чтоб я застраховался через две недели после пожара?..
— А почему это тебя как раз дома не бывает, когда ты горишь?
— А если бы я в это время дома сидел, вам было бы легче?..
— А почему тебе телеграфировали, что дети больны, что жена больна, что теща при смерти?
— Это для того, чтоб я скорее приехал…
— Почему же тебе не писали правду?
— Это для того, чтобы я не испугался…
— В таком случае, — говорит он, — я понимаю, что ты за птица… Да будет тебе известно, что я тебя посажу…
— За что? Про что? — спрашиваю. — Что вы имеете против меня? Берете человека, ни в чем не повинного и губите его! Фокус, что ли, зарезать человека? Хотите резать — режьте! Но не забывайте, что есть на свете закон и бог…
— Ты еще о боге будешь разговаривать! — вскипает он. — Ах ты, такой-сякой!..
Но чего мне бояться? Я чист, как золото! Как сказано: «Не придирайся попусту», что означает: кто чеснока не ест, от того и не пахнет… И черта твоему батьке, — и дело с концом!
И все было бы хорошо, но на то и Богуслав! Может разве вытерпеть богуславец, когда кто-то получает деньги за здорово живешь? И пошли писать бумаги, то есть доносы. Многие посылали по почте, другие потрудились явиться собственной персоной в страховое общество и донесли, что это я сам устроил «возжигание светил»… Понимаете, на что способны негодяи? Я, мол, нарочно уехал в ту ночь из дому, чтобы… Придумали, мерзавцы!.. И что никогда у меня не было столько товара, сколько я указываю, и что счета и книги, которые я представил, дутые, и что они могут доказать, как дважды два… И еще всякие поклепы, черт бы их батьку взял!
