Современное искусство - [57]

Однако Софи, когда Лиззи позвонит ей, возмутится.

— Передайте Рейхингеру, чтобы нанял пинкертона, раз он так беспокоится. Вам нельзя оставаться одной в доме.

— Ничего со мной не случится, правда-правда.

— Что-то мне ваш голос не нравится.

— Да нет, все в порядке. В общем и целом.

— Вы и впрямь так любили ее? Ее, знаете ли, мало кто любил. Долго вы с ней были?

Когда Лиззи говорит, сколько, она презрительно присвистывает.

— Я знала ее пятьдесят с гаком лет. — И Софи рассказывает, как они с Беллой познакомились в Юнион-сквере на демонстрации — протестовали против урезания средств на Проект. — Нам пришлось все организовывать самим: раздавать лозунги, намечать маршрут. Не на кого было положиться. Ну а потом мы вместе возвращались в Виллидж и в конце концов очутились на Уолл-стрит. Шли, не останавливаясь, никак не могли наговориться. Назавтра все повторилось. За первые недели нашего знакомства я похудела килограммов на пять, не меньше.

Она рассказала Лиззи, как они с Беллой ссорились из-за Клея, как Белла нянчилась с ним, что только ему не прощала, чем только ради него не жертвовала, и в конце концов она, Софи, не смогла больше этого выносить. Никогда не верила, что Белла увлеклась его живописью, вот уж нет. Им — вот кем она увлеклась, без памяти втрескалась в ковбоя, совсем как в кино. Он и говорил как Гари Купер[105], и походочка у него была соответственная. Для нее он был сущей экзотикой, русский князь и тот был бы привычнее.

— Тебя я, как Америку, открою[106].

— Вот-вот. В самую точку.

— Но он же гений.

Софи фыркнула.

— Время покажет. Однажды он мне сказал, что он шарлатан: не смог бы нарисовать руку так, чтобы чувствовалась костная основа. Нет, она рвалась послужить стоящему делу, тут он и подвернулся.

— А что, если она чувствовала себя счастливой? Пусть и недолго.

— Мы в ту пору о счастье как-то не думали. А вот вчера, когда после всех этих лет увиделись снова, были счастливы. И надо же, чтобы тут-то оно и случилось. Позвоните мне завтра, расскажете, что там у вас.

Так что завтра, после того, как двое долговязых полицейских при диктофоне как пришли, так и ушли, Лиззи звонит Софи, чтобы держать ее в курсе.

— Как вы спали? — спрашивает Софи.

— Сначала не могла заснуть. Потом включила радио и хочешь не хочешь, а забылась.

— Позвоните Рейхингеру, скажите, что не останетесь там.

— Но я хочу остаться. Мне здесь нравится. Нравится, потому что она вроде как еще здесь.

— По-моему, вы тронулись.

— Я вам сказала, что она спрятала девять Мэдденов в мастерской?

— Что-что? Его картин?

— Да, но небольших, на бумаге.

— А вот об этом непременно скажите Рейхингеру.

— Уже сказала. Вчера, когда вспомнила. И он прислал за ними двоих парней. Один из них, наверное, охранник. Они приехали вчера вечером и забрали картины. Теперь мне жаль, что я толком не рассмотрела картины, пока их не увезли. Но что-то меня удерживало, мне казалось: думать надо исключительно о ней, ни о чем другом.

— Ну и ладно. О Мэддене и так много кто думает. А что сказали полицейские?

— Сэма могут посадить, — выпаливает Лиззи. — За непредумышленное убийство. Потому что несчастный случай произошел в результате противозаконного посягательства. Что-то вроде этого. Но в принципе в таких делах, сказали они, срок обычно не дают. Выносят порицание, и все. — Лиззи переводит дух. — Нина беременна, вот. Его жена. А она очень славная.

— Значит, на что он может рассчитывать, неизвестно?

— Как по-вашему, мисс Прокофф хотела бы, чтобы его посадили?

— Пусть вас это не беспокоит. Там, где она обретается, посадят его или не посадят, значения не имеет.

— Как бы мне хотелось вас повидать.

— Зачем вам это? Забудьте про меня, живите своей жизнью. — При этом просит Лиззи позвонить завтра утром, что Лиззи и делает. А вечером звонит Лиззи сама и выговаривает: та весь день ей не звонила.

В грязноватом зале на Вест 14-й стрит, который Белла выбрала для заупокойной службы, недолгий молебен уже закончился. Эрнест идет к возвышению, откашливается. Тем временем Лиззи и Софи — они согласно решили не идти на службу («Знаю я, кто туда слетится, — говорит Софи, — стервятники и паразиты»), а отдать последний долг по телефону.

— Сегодня, как только проснулась, — рассказывает Лиззи, — я сразу поняла: что-то изменилось. А потом до меня дошло — ее здесь больше нет, дом опустел.

— Может быть, с нее довольно. Может быть, она отправилась на похороны — послушать, что они там несут.

А Лиззи думает, хотя вслух об этом, само собой, не говорит, что Белла ушла, потому что поняла: Лиззи теперь справится и без нее, она уже не такая беспомощная, как прежде. Ночью, не в силах заснуть, она достает синий блокнот, который был при ней еще в первый ее приход к Белле. И записывает, что Белла сказала ей в последнее свое утро, как по лицу Пола в мастерской текли слезы, записывает, как Пол с Сэмом забирались на дерево, как ехидничал Марк Дадли, как Нина схватила Сэма за руку и велела уйти. Через час пальцы у нее заболели — с такой силой она сжимала ручку, — а глаза затуманились от слез, зато едва она ложится, как тут же засыпает и спит, не видя снов, до самого утра.