Сотвори себя - [35]

Юный Левко не понял тогда, к чему была рассказана эта смешная, иносказательная история.

В один ясный солнечный день в настежь распахнутую дверь телятника залетела ослепительная шаровая молния и… обожгла Мотрушиху. А у Левка, помогавшего ей убирать навоз, даже волосок не упал с головы. Мать заслонила собой сына, отвела от него смерть.

Опрометью бежал домой Левко, неся на руках до неузнаваемости почерневшее тело матери. В глубоком погребе положил на землю: слышал от людей, что сырая земля вбирает в себя электрические заряды… Но тщетно…

Осиротел Левко. Запала в душу беспросветная печаль. Только ляжет спать, а перед глазами всплывает угольно-черная мать и в ушах звучит глухой стук молотка о крышку гроба.

Со временем понемногу отступила глубокая скорбь, душевная горечь… Осталась только, как воспоминание, материнская притча… Постиг ее глубинный смысл лишь тогда, когда навеки потерял мать, пусть не родную, разнокровную, как подталдыкивали односельчане, но для него единственную, близкую.

Из толстого ствола вербы, давным-давно усохшей над колодцем и торчавшей без нужды, Левко вырезал памятник: мать словно живая стояла босиком на суковатом корневище. Порывисто выпрямившись во весь рост, засмотрелась незрячими глазами в небо. В правой руке-ветке высоко держала над головой острое, металлическое копье, громоотвод, от которого вилась в землю проволока. То ли Мотрона грозила беспощадным молниям, то ли отважно ловила их на острие и без боязни топтала босыми ногами, с тех пор в Крутояровке ни единой хаты не было сожжено, ни единого человека не было убито молнией.

Одну лишь грозу не сумела Мотрушиха отвернуть от людей — войну.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Земля стонала от боли.

Гитлеровцы сплошной лавиной огня накрывали артиллеристов, что окопались, замаскировались в густом Мотрушихином саду и отвечали врагу тем же: беспрерывно громыхали две пушки, посылая снаряды туда, за гору Калитву. Содрогались ветки яблонь, роняя на солдатские спины еще не созревшие плоды.

Война загнала крутояровцев в окопы — земля кормит, земля в лихую годину и убежищем служит.

— Господи, спаси нас от супостата, — поспешно крестит тетка Крига семнадцатилетнего Левка. Она, бездомная, нашла себе приют у сироты: стряпала, стирала, убирала.

— Бог не поможет, хоть и землю грызите…

Левко незаметно стряхивает с плеч воображаемый крест и украдкой выглядывает в просвет окопа: закопченные солдаты суетятся у пушек, посылая смертоносные снаряды на супостата. Неудержимо хочется выскочить из этой удушливой ямы, присоединиться к бойцам и подносить им снаряды… Хотя бы один разрешили заложить в ствол и шибануть по зверью…

В школе учили стрелять из мелкокалиберки, разбирать и складывать настоящую винтовку. «Красные» ходили в атаку на «белых», разбивали их наголову, брали в плен и возвращались в школу с песней.

— Левко, слышишь, Левко… Да что ты, окаменел? — толкает тетка Крига острым локтем его под бок. — Не торчи столбом! Отойди. А то как стеганет по голове…

— Не стеганет! — раздраженно отвечает Левко, недовольный тем, что на него прикрикивают.

— Я знаю, что говорю. Спрячься в угол! — изо всех сил схватила его за ухо и так крутанула, что парень даже присел от боли.

— Какая вы… трусиха!.. И вообще, вы не имеете права здесь мной командовать! — разозлился он.

— Сядь в угол на мешок с мукой. От тебя твое еще не уйдет. Смотри, выискался мне вояка… Еще на губах молоко не просохло, — забубнила строгая тетка. Помолчала секунду и добавила с кротостью в голосе: — Именем матери прошу…

Земля дрожала, будто от сильного землетрясения. Со стен окопа еле заметно струился песок и щекотал Левку шею. Подставил пригоршню: мелкие комочки чернозема падали ему на ладони. Подумалось: «Это слезы родной земли… Ее калечит, опустошает враг, а я, Даруга, не в состоянии защитить родную землю…»

Эти мысли заглушил страшный взрыв. Он разворотил землю, а тетку Кригу и Левка с силой приподнял и ударил о дно ямы…

Судорожно обхватив руками голову, Даруга воткнулся лицом в землю. В ушах звенело. Изо всех сил закричал, но не услышал своего голоса. Шевельнулся, заворочался — не мог подняться на ноги. Пронзила догадка: завалило… Напрягся, поднатужил мускулы что есть силы, рванулся и высвободился. Приходя окончательно в сознание, сел, очумело мигая глазами.

— На, попей!

— Вы живы, тетя Крига?

— Как видишь, бог миловал. А тебя сильно ударило?

— А, пустяки!

Он вскочил на ноги. Искал глазами артиллеристов и не находил… На месте пушек зияли две огромные воронки. Поблизости валялись стволы яблонь, выкорчеванные взрывами… Не мог толком понять, что происходит: куда девался фронт, который пролегал через Крутояровку? Где наши бойцы, а где гитлеровцы?.. Издали, от моста, доносился загадочный лязг цепей, скрежетание металла. За деревьями, за хатами, за дымом ничего не было видно. Но жуткое бряцание неумолимо приближалось…

Вдруг из темной копоти, что остывала, оседала на израненную землю, стали вырисовываться контуры фашистского танка со свастикой на броне… Двигался он осторожно, прощупывая путь, видимо, боялся наскочить на мину. На ухабах тяжело покачивался, а мотор надрывно ревел, и гусеницы оглушительно лязгали… Железная черепаха водила дулом пушки, выискивая цель…