Сотвори себя - [37]

Между всеми, кто гнулся перед ним в дугу, ему особенно приглянулся племянник старосты Свичкаря, Вовця Бленько, рядовой полицайчик.

В школе сверстники презирали Бленька за его пакостные проделки: ловил кузнечиков, отрывал им ножки и бросал девчонкам в чернильницы; совал жуков за воротники; подрезал крылья птицам и оставлял на произвол судьбы…

Вот за эти каверзные штучки однокашники по-своему вымещали на нем обиду: украдкой забирали его тетрадь и острым кончиком ножика в слове-имени выцарапывали отдельные буквы. И тогда получалось смешное и едкое словосочетание: «овца Беленькая».

В армию Бленько не взяли — один бог знает, как открутился. Вовця закончил курсы бухгалтеров. В первый год работы почему-то быстро облысел. Голова, как бубен. Лишь на затылке остались жидкие кустики волос.

Правый глаз у него чистый, резвый, напористый — сразу пронизывает человека насквозь, а левый — бельмоватый.

— Наберитесь терпения, авось и меня полюбите! — то ли в шутку, то ли всерьез часто повторял, мигая сизым глазом. Но на эти, с точки зрения Вовци, пророческие слова никто из односельчан не обращал внимания.

Когда вражеские снаряды корежили Крутояровку, Бленько, не боясь смерти, шарил по передовой: снимал с убитых и раненых сапоги, часы, одежду. Завалил чердак барахлом. Верил, что темная ночь скроет злодеяния. Но не знал, что от человеческого глаза не спрятаться даже под землей.

Вскоре после оккупации Крутояровки Вовця исчез, никому ничего не сказав. Родная мать и та развела руками перед соседями:

— Бухгалтер-то мой сжег в печке счеты… Сказал: «Осточертело считать чужие деньги… Хочу иметь свои — и только золотом!»

Через полгода Бленько возвратился в Крутояровку одетый в полицейскую форму. На переносице позолоченные очки, улыбка до ушей. Резко выбрасывал вперед правую руку и браво орал: «Хайль Гитлер!» — при этом со звоном прищелкивал каблуками. Заглянул к Левку Даруге и, напыжившись, между прочим пригрозил: «Теперь вы мои беленькие овцы. Я вас всех под нулевочку…» — и небрежно похлопал рукой по пистолету.

Эрих Тульпе несколько колебался: брать прилежного полицая себе в помощники или повременить. Стоило бы выждать, глубже ковырнуться в его душе, испытать делом. Срочно вызвал Бленька к себе.

Через несколько минут Вовця ни живой ни мертвый застыл перед комендантом. В глазах испуг, покорность и рабская угодливость.

Эрих медленно расшнуровал на левой ноге ботинок, разулся, снял носок и принялся чесать пятку. Зуд преследовал его с детства. Врачи-дерматологи не могли толком определить, откуда берется эта чесотка.

Случалось, что на фронте он, офицер великой Германии Эрих Тульпе, из-за этой чертовщины готов был наложить на себя руки… Скрежетал зубами, не находил себе места — так хотелось забраться рукой в сапог и хоть один раз царапнуть пятку…

Приходилось претерпевать унижение: перед вышестоящими офицерами нижайше извинялся и бежал в кусты, разувался и до крови раздирал кожу. Все смотрели на него как на придурка… И Тульпе мысленно просил бога смилостивиться над ним, ниспослать легонькое ранение, чтобы его комиссовали и направили в тыл комендантом.

И бог внял просьбе Эриха: осколком снаряда ему выжгло правый глаз… После длительного лечения начал писать рапорты самым влиятельным чинам, чтобы отдали ему навеки Крутояровку, бывшую вотчину деда, ведь он, Тульпе, верноподданно проливал кровь за великие идеалы фюрера — и просьбу учли…

Комендант выпрямил босую ногу, удобнее устроил ее на стуле, чтобы сподручнее было чесать пятку, и смотрел на окаменевшего Бленька: сообразит ли полицай, зачем его позвал к себе?

— Ты есть человьек карош. Я вижью тебья насквозь, — Эрих еле-еле улыбнулся.

— Яволь! — выпалил Вовця единственное слово, которое запомнилось на уроках немецкого языка.

— О, ты знаешь мой родной… Отшень карашо!

— Яволь! — Бленько растерянно заерзал на пороге.

— Ты мой помощьник. Понималь? — Тульпе тыкал указательным пальцем на голую пятку. — Менья нужно ляскать…

Вовця покорно упал на колени.

— Ком зи гер, ком зи гер… О-о-о, я не думаль, что ты такой послушнай…

Вовця благоговейно растопырил пальцы, но сразу же отдернул их, вспомнив, что следует сначала вымыть свои руки. Вынул из кармана старательно выглаженный, вчетверо сложенный носовой платок, развернул его и начал тщательно протирать ладони.

Затем он трепетно-боязливо притронулся к пятке и принялся в горячих ладонях согревать, дышать на нее. Массировал, как заправский спец.

Ни комендант, пришедший в умиление, ни усердный Бленько не знали, не ведали, что за их гадостным лицедейством наблюдает Даруга, давший сам себе твердую клятву уничтожить, может быть даже ценой собственной жизни, новоявленного хозяина Крутояровки.

Под прикрытием темноты Левко, как рысь, ловко забрался на ветки осокоря и оттуда выслеживал свою добычу. Сквозь открытую, небрежно зашторенную форточку он увидел, как предатель Бленько выполняет дурашливые прихоти завоевателя.

Не долго раздумывая, юноша вынул из-за пазухи две гранаты (он всегда носил их с собой). Мигом вставил запалы: артиллеристы научили его этой манипуляции. Изловчился и швырнул их точно в распахнутую форточку. Глухой взрыв потряс школу.