Сотвори себя - [33]

— Добрый вечер, мамаша!

Старуха, кряхтя, с трудом поднялась на ноги, выпрямилась. Не торопясь повернулась лицом к порогу:

— Здоров, чернобров! Брови колесом, а сопли под носом…

— От одной крайности к другой?

— Слыхала, слыхала. Людей спасаешь, а о матери забыл…

Виновато стоял посреди землянки, будто приклеенный к полу подошвами.

— Вы же, мамаша, одна проживаете, терпимо… А у Крихты семья, целая артель, — говорил путано, как ученик, не выучивший урок.

— Спасибо, сын мой, что все-таки пришел…

— Давайте, мамаша, наконец найдем общий язык. Я к вам всем сердцем, а вы ко мне с перцем… Как мачеха — по морде, по морде меня…

— Э, говори, да не заговаривайся… Проходи, садись на моем ложе, — кивнула головой на дощатую лежанку.

— Лучше навестить поздно, чем никогда. Неудачлив я, мама. Семья разваливается… Кричу, взываю к людям: спасите, но все оглохли, онемели. Отворачиваются от меня, как от чумы… Родная мать и та дышит морозом. А еще в бога верите, бьете поклоны, распинаетесь в молитвах, — побагровел, сбрасывая с себя шинель.

— Для семьи нужна обоюдная любовь… А у тебя, сын, она однокрылая, щербатая.

— По-вашему, сложить руки и ждать смерти? Нет, я легко не сдамся. Смелым и бог помогает!

— Ты же неверующий, Григорий.

— Разве долго стать верующим? Кинул крест на себя, пробубнил: «Отче наш, иже еси на небеси…»

— Не богохульствуй! С наперсток умишка, и тот высохнет.

— Если бы я наверняка знал, что поможете мне, не задумываясь, принял бы вашу веру!

— Чем тебе помочь? Лиду усмирить?

— Посерьезнее дела. Собственно, все связано в один узел.

— Не возьму в толк, что ты замышляешь? — мать пожала плечами.

— Вам откроюсь, мама, хотя это пока тайна. Меня сватают на председателя колхоза в Крутояровке. Я деловой человек, вы же знаете… Там, в районе, я уже забил крепкий клин. Но очень важно и здесь, на месте, крепкую поддержку иметь. Люди должны проголосовать за меня.

— Пусть избирают, коль достоин, а при чем же здесь я?

— Понимаете, мама… Вы глубоко верующая женщина. К вашему слову прислушаются многие… Вы тишком перемолвитесь с соседями, у которых читали псалтырь. Сможете подговорить и тех, кто у вас шапки шили или собираются шить. В вашу землянку, я же знаю, сходятся все нити…

— О-о-о, если пролезешь в председатели, тогда и мне хату построишь?

— О чем речь! Кстати, у вас, мама, есть чем печку топить?

— Уже вырубила полсада…

— Я завтра подкину дровишек, соломы для растопки. Глупая жизнь! За мелкими хлопотами некогда родному человеку помочь. — Вертел в руках обветшалую, в двух местах залатанную шапку: может, мать обратит на нее внимание и предложит вон ту, новую, что пышно восседает на сундуке.

— Вижу у тебя на голове обносок…

— Да, мама, да! — угодливо подал ей свою потрепанную ушанку.

— Я для отца пошила папаху… Собиралась завтра на могилу отнести. Часто во сне приходит ко мне и весь дрожит от холода… Если хочешь, возьми себе. Отец подождет, ему некуда торопиться. А ты ведь рвешься в председатели.

Григорий схватил обеими руками папаху. Такой роскошной он еще никогда не видел: околыш высокий, из седых смушковых лоскутов. Верх серебристый, а на его фоне распластался кровавый крест… Потрогал пальцами тугие завитушки, они приятно пружинили.

— Мама, так вы серьезно отдаете ее мне?

— С одним условием: если будешь носить с крестом…

Григорий сник, ссутулился.

— Перед вами, матушка, кривить душой не стану: отпорю я этот страшный крест.

— Какой заработали с отцом… Иного я не придумала. Бери папаху покойного. Мертвому она не нужна. Носи!

— Мама, вы суеверны, — притворился, что не улавливает намека.

— В мою душу не лезь и веры моей не осуждай, она чище твоей…

— Нет! Я креста носить на темени не собираюсь…

— Значит, тебе, вертопрах, и председателем не быть, — сердито прошамкала мать.

— Слишком дорога цена! — порывисто протянул он папаху матери.

— Раз уже в твоих руках побывала…

— Спасибо! — обрадовался Григорий, как ребенок конфетке. — Говорите, сколько заплатить? Я даром не возьму, — ловко выхватил из кармана кителя кошелек.

— Шапка не имеет цены… Она шилась для мертвого отца, а досталась живому сыну…

— Мамаша, вы снова за свое. Что вы хотите от меня, я никак не могу понять? — вспыхнул Григорий.

— Не с шапки начинается председатель…

— Если бы не вы, мама, сказал бы: типун тебе на язык! — натянул на самые уши новую папаху и выскочил из землянки.

Часть вторая САМ СЕБЕ ВРАГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

У Левка Даруги не было ни родной матери, ни родного отца. Он их никогда и в глаза не видел. Да и односельчане, среди которых вырос, не помнили, собственно, не знали их.

Нашла его, крохотулю, Мотрона Мотрушиха в коровнике среди телят. Пришла утром поить молоком сосунков и увидела: что-то шевелится в соломе… Всмотрелась и оторопела от удивления.

— Боже, дитя… — Всплеснув руками, мигом позвала доярок.

Прибежали подруги, окружили подкидыша.

— Кукушка из соседнего села свое яичко подложила в чужое гнездышко…

— Забирай, Мотя, детеныша. Если хочешь знать, он тебе самим богом послан, — загалдели женщины.

Худой-худющий, пучеглазенький пацаненок вроде бы улыбнулся Мотрушихе. Она склонилась над ним, широко расставив руки, словно птица крылья, оберегающая от бодливых телят.