Сотвори себя - [108]

— Говорят, Федор Поликарпович с Лусканем вместе на фронте воевали. Давай поговорим с ним.

— Война… Прошлое. Я сам с ним поговорю как-нибудь, а сейчас не надо его трогать, он слишком раздражен…

— Погоди, погоди, Петя. Когда я училась в восьмом классе, какой-то мужчина приходил к нам из института и просил у мамы дедушкины тетради, записи. Я не знала, что это был за человек, но хорошо запомнила его слова: «Чем ценнее научное наследие, тем быстрее реабилитируют профессора Молодана». И мама отдала тогда все-все… Возможно, это и был Вениамин Вениаминович?

— Значит, ты училась тогда в восьмом классе? Подсчитаем. Так… так. Нет, эта версия отпадает, В те годы Лускань уже был кандидатом. Он ведь, как сам говорил, сразу же после войны защитился.

— Мама с рукописями измучилась во время войны. Бывало, тянет за руку меня в укрытие и эти бумаги тащит с собой.

— Женя, почему же ты раньше об этом молчала? Надо немедленно разыскать и забрать рукописи деда. Ими ничтожная личность может воспользоваться, если уж не воспользовалась…

— Разве их найдешь! Я однажды пыталась… Кое-кто начал подтрунивать надо мной: «Что, дедушкины работы хочешь перелицевать в дипломную?» Гадко!

— Стоп! Мне послышалось, наши идут.

Женя выглянула в коридор:

— Точно, они!

Все шумною гурьбой ввалились в комнату, но, увидев, в каком плачевном состоянии находится Петр, притихли.

— С дерева свалился, — торопливо предупредил их вопрос Крица. — У нас с Женей — ноль. Что у вас?

— В лесу встречаются могилы. Позарастали бурьяном. Множество и деревьев с дуплами. Есть полянки, поляны. Каждый обшарил свой участок — нигде ничего и похожего нет, — докладывала Люда, глядя на погрустневшую Женю.

— Глупо поверить, что в ожидании нас с вами сохранилось и то дупло и та бутылка, — Канцюка, переводя дыхание, тяжело опустился на стул.

— Зато не будут мучить угрызения совести. Все, что смогли, сделали, — как бы за всех подвел итог поисков Ковшов.

Костя вытащил из-под кровати свой заветный мешок и против обыкновения виновато посмотрел на бледного Крицу, лежащего с закрытыми глазами.

— Для больного мед — незаменимое лекарство. — И, бросив мешок на стол, провозгласил: — Кто проголодался — налетай!

С Костей как-то уж очень быстро произошла разительная метаморфоза… Но не это волновало сейчас Крицу. Не давал покоя Поликарпович… Тихий, мухи не обидит. Честный, как ребенок. Замкнутый, и вдруг, задетый Робертом за живое, выдает такое: «А правда, что твой отец украл чужую диссертацию и защитил ее как свою?..»

Что, если это и есть та ниточка, за которую можно потянуть и распутать запутанный клубок судьбы Молодана?

ДЕРЗКИЙ ШАГ

Петр несколько дней не был на занятиях. Женя таскала ему из дому вкусную еду и бежала в институт: у пятикурсницы дел по горло.

Сегодня, присев на минутку к Петру на койку, таинственным шепотом сообщила:

— Знаешь, кто забрал дедушкины папки? Братченко…

— Братченко? Интересно, куда же он их девал? Это же, мягко говоря, какое-то недоразумение — прикарманить чужие работы… Братченко… Из ассистента он уже давным-давно вырос в доцента. Член парткома…

— Петя, успокойся. Я сегодня же все обязательно прозондирую. — Чмокнув его в щеку, девушка торопливо ушла.

Заглянул и Федор Поликарпович.

— Как здоровье, Петя?

— Нормально.

Крица решил не задавать ему вопросов, ждать, когда он сам что-то скажет. А тот молчал, молчал, а потом тихо проговорил:

— Все, что я тогда ляпнул, истинная правда. Но больше я тебе, друг, ничего не скажу.

— Я слыхал, будто вы на фронте воевали вместе с Вениамином Вениаминовичем?

— Былое быльем поросло…

— Извините. Но хотя бы в двух словах о той диссертации…

— Это дело прошлое. Не хочу ворошить…

— Право же, не верится, чтобы Вениамин Вениаминович…

— Не тяни меня за язык. Хочешь, сам раскусывай твердый орешек, да смотри только зубы не поломай, — вспылил Поликарпович и поспешно покинул больного.

Крица нервничал. Лускань… Братченко… Оба доценты. Ну, допустим, кто-то из них присвоил рукописи Молодана и воспользовался ими. Но при чем здесь электрик? Какое отношение он имеет к этой, с позволения сказать, истории?

Что же ему делать? Долго раздумывал и в конце концов решил пойти на недопустимую, непозволительную хитрость: Люда могла бы через Роберта все выведать. Он же в нее влюблен по уши. К тому же еще и учит сестру водить машину. Люда должна стать в доме Лусканя своим человеком. Брать книги из библиотеки Вениамина Вениаминовича… А при случае заглянуть в домашний архив доцента… Пойдет ли сестра на этот риск?

После занятий Люда как вихрь ворвалась к брату в комнату:

— Ты жив, курилка? Принесла пирожки с капустой. Бери. Горячие.

— Спасибо. Я не голоден. Женя ведь не забывает меня. А впрочем, давай один.

— Тебе получше?

— Заживает все как на собаке.

— Меня не покидает ощущение, что их кто-то подослал.

— Тополенко и Ковшов прощупывают Костю, чем он дышит. Не кажется ли тебе, что у него рыльце в пушку? Уж очень он в последнее время покладист.

— В институте идет всякая возня… Я боюсь за тебя, Петя. Винницкий бросается фразами: «Крица вечер сорвал… Крица предателей за уши вытягивает на свет божий… Крица — смутьян, подбивает студентов ва раздоры, беспорядки…»