Сотвори себя - [107]

— Я же тебя умоляла — не связывайся с негодяями… А ты-ы-ы, — у девушки дрожали губы.

— Мерзавцы! Долго помнить будут «пропуск в лес».

Петр с трудом повернул голову, чтобы посмотреть на своих поверженных противников.

— Женек, посмотри, посмотри, как чешут! — Крица заложил в рот два пальца и пронзительно свистнул вдогонку беглецам.

ТУПИК? НЕТ!

Добрались до общежития: еле-еле душа в теле…

Женя все еще уговаривала Петра пойти в поликлинику, но тот наотрез отказался:

— И не подумаю! Я никуда не пойду, пока не возвратятся ребята. Возможно, они чем-нибудь порадуют.

Пришлось Жене сбегать в аптеку, развести марганцовку, промыть и перевязать кровоточащие ссадины. Не раздеваясь, Петр прилег на свою койку. Закрыл глаза и, чтобы не поддаться боли, начал вслух рассуждать:

— Загадочно пропало письмо… А точнее — его кто-то украл… Теперь я в этом уже не сомневаюсь. С тех пор сколько времени прошло, а ценнейший документ после тщательных поисков так и не обнаружен. Не мог же он испариться. А сегодняшний случай в лесу? Я, грешным делом, думаю, что это дело одних рук… Хулиганы явно подосланы.

— Между прочим, я обратила внимание, как они надвигали фуражки, отворачивались. По-видимому, боялись, чтобы мы их не запомнили.

Петр приподнялся и вытащил из кармана нож.

— Этот трофей выдаст их с головой. Я найду их и под землей.

— Давай напишем заявление в милицию. Приметы есть. Пусть разберутся.

— Женя, не будь наивной. Они же не глупые. Так сразу, думаешь, и отдадутся в руки правосудия?..

Помолчали.

Никто из них и не предполагал, что вскоре поиск их пойдет по новому руслу.

Роберт Лускань стал все чаще и чаще посещать общежитие. Привередливому, изнеженному парню нравилось есть прямо из раскаленной сковородки, стоявшей посреди стола на кирпиче-подставке, жаренную на сале и распространяющую по всей комнате вкусный запах картошку… Любил он и чаевничать у ребят. Кто чем мог — ложечкой, ножом, вилкой — по очереди доставали варенье из высокой стеклянной банки. Приготовленное руками чьей-то матери, оно было душистым и вкусным. В эти минуты юноша начинал задумываться, а где же его родная мать? Он ее не только никогда не видел, но ничего не знал о ней. Отец только коротко сказал, что погибла в войну…

В этот вечер в общежитии вдруг погас свет. И Роберту, как обычно в эти часы заскочившему в общежитие, пришлось ожидать в вестибюле, пока коротенький, проворный, как вьюн, Федя-электрик подхватит собственноручно сколоченную лестницу на пять ступенек и помчится «высекать», как он говорил, свет.

На всех этажах поднялся страшный гвалт. Все звали Федю. Настойчиво и требовательно со всех этажей неслось:

— Свет! Свет! Свет!

Кричали на разные голоса. Но и в этом гаме Федя, Федор Поликарпович, различал голос Майи Черненко, чуть писклявый, но для него всегда звучащий музыкой.

Она одна-единственная среди всех девушек общежития не сторонится электрика, закоренелого холостяка с застывшей гримасой страдания на лице — результат контузии.

И вот свет дан. Роберт, распахнув дверь в комнату ребят, широковещательно провозгласил:

— Налетай! Шик-модерн! — и вынул из нагрудного кармана две толстые американские сигары.

Увидев в полуоткрытую дверь электрика, Петр окликнул его:

— Поликарпович, заходите на перекур!

Федор присел на стул и достал отечественные папиросы.

— О, что это с тобой, Петь? — полюбопытствовал Роберт.

— А, чепуха. Гантелями… Где ты выклянчил? — Крица кивнул на коричневые обрубки.

— В «Интуристе». Вчера забрел и три штуки удалось выцыганить…

— Стоило ли унижаться перед иностранцами из-за такой дряни, — с укоризной бросила Женя Роберту и отвернулась к окну. Не выносила она пижонства Лусканя, всегда чересчур опрятного, чуть-чуть презрительно относящегося к своим друзьям.

Держа меж пальцев толстую коричневую сигару, Роберт вольготно расселся на стуле. Как настоящий джентльмен забросил ногу на ногу, скрестил на груди руки и с независимым видом выдыхал сизое облако.

— Федя, на, попробуй и ты моих. Понюхай, как капитализм пахнет.

— У тебя язык на роликах, а ума, как у кролика, — отрезал Поликарпович. — Я воевал с фашизмом и толком понимаю, чем пахнет капитализм.

Роберта вмиг передернуло: «Смотри ты, еще и оскорбляет, сморчок…»

— Правда ли это, студенты поговаривают, что ты к Майе Черненко липнешь, как пластырь к… фурункулу… Ну и парочка, ничего не скажешь!

Федя молча вынул новую папиросу, прикурил. По выражению его глаз было видно, что внутри у него все кипит. Медленно подошел к двери. Постоял, как бы раздумывая о чем-то важном, потом решительно повернулся лицом к Роберту и в упор спросил у него:

— Скажи, действительно ли Вениамин Вениаминович украл чужую диссертацию и защитил как свою? — Быстро шагнул в коридор, громко хлопнув за собой дверью.

— Вот зачем обидел Поликарповича? — спросил Петр.

— А, оставь… У тебя я всегда неправ. Скажи, где Люда? Передай ей, что права водителя она вскоре получит. В автоинспекции я обо всем договорился. Ауфвидерзеен!

— Ты слышал? Откуда Федя взял такие сведения о Лускане?

— Очевидно, что-то перепутал. Чужая диссертация… Защита… Это не так просто делается. А потом, электрику трудно понять сложность защиты диссертации. А может, повторяет чьи-то слова?