Сомнение: Притча - [16]

Что такое сомнение? Каждый из нас словно планета. Существует земная кора, которая кажется неизменной. Мы уверены в том, кто мы есть. Если кто-то спросит, то сразу готовы описать наш сегодняшний статус. Я знаю свои ответы на множество вопросов, также, как и вы. Каким был ваш отец? Верите ли вы в Бога? Кто ваш лучший друг? Чего вы хотите? Ваши ответы — это топография, которая обманчиво кажется неизменной. Потому что за этим обликом легких ответов стоит совсем другой человек. И эта безмолвная сущность движется точно также, как движется мгновение. Изменчивое и безмолвное оно продавливается вверх без всякого объяснения, до того момента, пока у сопротивляющегося сознания не будет другого выхода, как только дать дорогу.

Это Сомнение (которое изначально часто испытывается как слабость) изменяет положение вещей. Когда человек ощущает себя нестабильно, когда колеблется, когда с трудом добытое знание тает у него на глазах, тогда он на грани развития. Едва заметные или интенсивные попытки согласования оболочки с внутренним ядром часто воспринимается как ошибка, как будто ты заблудился и пошел не той дорогой. Но это только эмоциональная тяга к тому, что знакомо. Жизнь происходит тогда, когда тектоническая сила твоей бессловесной души прорывается сквозь отжившие привычки мозга. Сомнение — это не что иное, как возможность снова очутиться в настоящем времени.

Пьеса. Моя история происходит в 1964 году, когда не только я, но казалось целый мир проходил через своего рода период полового созревания. Старые взгляды все еще доминировали в поведении, морали, мировоззрении, но то что было органичным выражением, теперь стало мертвой маской. Я был в католической церковной школе в Бронксе, которой управляли сестры милосердия. Эти женщины одевались в черное, верили в ад, повиновались мужскому начальству и образовывали нас. Вера, которая удерживала нас вместе была за рамками религии. Это была наша общая мечта, которую мы согласились называть Реальностью. Мы не знали этого, но у нас был такой договор, социальный контракт. Мы все будем верить в одно и тоже. Мы все будем верить.

Оглядываясь назад, мне кажется, в тех школах в то время, мы были объединены вне зависимости от возрастных рамок. Мы все были взрослыми, и мы все были детьми. Как и животные, мы держались стаей ради тепла и безопасности. Соответственно мы были очень уязвимы для тех, кто хотел вести охоту на нас. Когда доверие — это блюдо дня, хищники вольны заполучить свою добычу. Так они и поступали. Как показывают когда-либо раскрытые церковные скандалы, у хищников был свой день охоты. И пастухи, инвестирующие так много в основание, жертвовали реальным благом ради заполученной добродетели.

Я никогда не забуду уроки того времени, и никогда не пойму их до конца. Я все еще стремлюсь к общей уверенности, вере в безопасность, восстановленному доверию к тому, что другие знают лучше, что правильно. Но мучительная потребность интересной жизни научила меня ценить вечную практическую мудрость — сомнение.

Это нелегкое время, когда вера начала сочится сквозь пальцы, но лицемерие еще не установилось, когда сознание нарушено, но все еще не изменено. Это самый опасный, важный и непрерывный жизненный опыт. Начало изменения — это момент сомнений. Это тот важный момент, когда я либо обновляю свою человечность, либо становлюсь лжецом.

Сомнение требует больше мужества чем уверенность, и больше энергии; потому что уверенность — это место отдыха, а сомнение — это вечное, страстное упражнение. После моей пьесы вы можете стать неуверенным. Вам возможно хочется быть уверенным. Посмотрите на это чувство со стороны. Мы должны научится жить с неуверенностью в полной мере. Последнее слово ни за кем не остается. Остается тишина, которая всегда прячется за болтовней нашего времени.

Джон Патрик Шенли,

Бруклин, Нью-Йорк,

март 2005