Сомнение: Притча - [15]

Флинн: Этому ребенку нужен друг!

Сестра Алоизиус: Вы обманщик. То теплое чувство, которое вы испытали, когда мальчик посмотрел на вас, не было чувством добродетели. Такое заключение может прийти на ум только алкоголику после нескольких рюмок. Вы позор для церкви и единственная причина почему вас не выгнали из церкви, это, потому что никого другого не нашли на это место.

Флинн: Я не сдамся.

Сестра Алоизиус: У вас нет шансов.

Флинн: Вы этого не знаете.

Сестра Алоизиус: Знаю.

Флинн: Где ваше сострадание?

Сестра Алоизиус: Для вас — нигде. Оставайтесь здесь. Успокойтесь. Воспользуйтесь телефоном, если нужно. Хорошего дня, отец. У меня нет сочувствия к вам. Я знаю, вы неспособны жалеть о содеянном. (Начинает уходить. Пауза) И постригите ногти. (Она уходит, закрывая дверь за собой. Спустя несколько мгновений, он подходит к телефону и набирает номер).

Флинн: Да. Это отец Брендан Флинн, приход святого Николаса. Я бы хотел назначить встречу с епископом.

Свет уходит.

IX

Освещается сад, в котором гуляет сестра Алоизиус. Солнечный день. Она садится на лавочку. Заходит сестра Джеймс.

Сестра Алоизиус: Как ваш брат?

Сестра Джеймс: Лучше. Намного лучше.

Сестра Алоизиус: Я очень рада. Я молилась за него.

Сестра Джеймс: Это было правильно отлучится ненадолго. Нужно было увидеть семью. Давно не виделись.

Сестра Алоизиус: Я рада, что вы съездили.

Сестра Джеймс: И отец Флинн уехал.

Сестра Алоизиус: Да.

Сестра Джеймс: Куда?

Сестра Алоизиус: В приход святого Джерома.

Сестра Джеймс: Так у вас получилось. Вы избавились от него.

Сестра Алоизиус: Да.

Сестра Джеймс: Дональд Мюллер сильно подавлен из-за этого.

Сестра Алоизиус: Здесь ничем не поможешь. Это только до июня.

Сестра Джеймс: Я не думаю, что отец Флинн сделал что-то дурное.

Сестра Алоизиус: Нет? Он убедил вас?

Сестра Джеймс: Да, вполне.

Сестра Алоизиус: Хм…

Сестра Джеймс: Вы доказали это?

Сестра Алоизиус: Что?

Сестра Джеймс: Что он воспользовался мальчиком?

Сестра Алоизиус: Доказала кому?

Сестра Джеймс: Кому-нибудь кроме себя.

Сестра Алоизиус: Нет.

Сестра Джеймс: Но вы были уверены.

Сестра Алоизиус: Да.

Сестра Джеймс: Жаль, что я не такая как вы.

Сестра Алоизиус: Почему?

Сестра Джеймс: Потому что я не могу больше спать по ночам. Все мне кажется неточным.

Сестра Алоизиус: Возможно нам не предназначено иметь здоровый сон. Они назначили отца Флинна пастором прихода.

Сестра Джеймс: Кто?

Сестра Алоизиус: Епископ назначил отца Флинна пастором прихода и школы имени святого Джерома. Это повышение.

Сестра Джеймс: Вы не сказали им?

Сестра Алоизиус: Я рассказала это нашему доброму монсеньору Бенедикту. Я пересекла сад и рассказала ему. Он не поверил, что это может быть правдой.

Сестра Джеймс: Тогда почему отец Флинн уехал? Что вы сказали ему такого, что он покинул нашу школу?

Сестра Алоизиус: Что я звонила монашке с его прошлого прихода. Что я узнала о его прошлых грехах.

Сестра Джеймс: Так вы доказали это!

Сестра Алоизиус: Я лгала. Я никому не звонила.

Сестра Джеймс: Вы соврали?

Сестра Алоизиус: Да. Но если бы ничего подобного не было, ложь бы не сработала. Его заявление об отставке стало его признанием. Он был тем, кем я думала. И теперь его нет.

Сестра Джеймс: Я не могу поверить, что вы соврали.

Сестра Алоизиус: Преследуя грешные поступки, бывает отступаешь от Бога. Конечно за все будет наказание.

Сестра Джеймс: Понятно. Значит, теперь он в другой школе.

Сестра Алоизиус: Да. О, сестра Джеймс!

Сестра Джеймс: Что такое, сестра?

Сестра Алоизиус: Я испытываю сомнения. Я испытываю такие сомнения. (Сестра Алоизиус переполнена эмоциями. Сестра Джеймс успокаивает ее. Свет гаснет).

Занавес

От автора

Что стоит за пьесой? На чем она держится? Вы также можете спросить, что стоит за мной? На чем держусь я? За каждым человеком и за каждой пьесой есть что-то безмолвное. Также и за каждым определенным обществом есть что-то несказанное.

Америку сейчас легко определить по одному очевидному признаку. Доказательство этому находятся в политических дебатах, в сфере развлечений, во всех видах художественной критики и в религиозных беседах. Мы живем в период одержимости судебными разбирательствами. Был период одержимости знаменитостями, но теперь это в прошлом. Сейчас знаменитости нас интересуют только если они в суде. Мы живем во времена пропаганды конфронтации, осуждения и приговоров. Дискуссии стали способом для споров. Общение стало соревнованием желаний. Публичные разговоры стали несносными и лицемерными. Почему? Может потому что где-то глубоко за болтовней мы пришли к месту, где мы знаем, что мы не знаем… ничего. Но никто не хочет в этом сознаваться.

Позвольте мне вас спросить. Принимали ли Вы позицию в споре, которая была бы за гранью вашего комфорта? Защищали ли вы способ жизни, который привел вас к изнеможению? Молились ли вы Богу, в которого уже не верите? Говорили ли вы девушке, что любите ее, чувствуя при этом разъедающее осуждение? У меня все это было. Это очень интересный момент. Так происходит зарождение идеи у драматурга. Я увидел кусочек основания, на котором я мог бы выстроить пьесу, пьесу, которая держится на чем-то безмолвном в моей жизни в это время. Я начал с названия: «Сомнение».