Солист Большого театра - [46]
Реакция власти была ожидаема: книги прежде носимого на руках писателя тут же изъяли из библиотек, но западные коллеги, по-прежнему поддерживая тов. Сталина, «Возвращение…» осудили. Даже когда друга и переводчика пьес Бертольта Брехта расстреляли, он, задумавшись о тех, кого постигла та же участь, написал стих «Непогрешим ли народ?», завершая каждую строфу вопросом «А что, если он невиновен?» и продолжая верить, что приговоры в СССР выносят «суды народа».
Между прочим, кумиры литературной Европы делились своими впечатлениями, пониманием и оценками после возвращения домой, когда им уже ничто не угрожало – как советским коллегам, жившим под нависшей над ними дланью.
И «даже в 60-е годы, то есть после разоблачение „культа личности“, член компартии и знаменитый писатель Луи Арагон выпустил свой монументальный труд „История СССР“, пользуясь документацией сталинского периода… Ж. П. Сартр, в своей книге о Жене, пишет о Н. И. Бухарине как об изменнике и враге народа, солидаризируясь опять же со Сталиным» («Курсив мой», Нина Берберова).
…
И ещё один вопрос не давал мне покоя в последнее время: можно ли было во времена, когда миллионы погружены в ужас социалистического рая, быть счастливым?
Весной 1945-го мама соседствовала в палате роддома с женой Лисициана (мужья познакомились и подружились во время войны): «И вот, – вспоминал отец, – настало то счастливое время, когда Павел Герасимович ждал появления третьего ребёнка, а я второго, судьба так распорядилась, но симпатичная Марочка родила двойню именно 9-го мая, а Саша „запоздал“ на три дня»… не то отмечал бы свой день рождения заодно с Праздником Победы.
Отмечая 70-летие Победы, журналисты рассказали и о нескольких супружеских парах, нашедших друг друга на фронтах войны. Сын одной сказал автору заметки: когда спрашивал пережившую отца маму, какой период своей жизни она считает самым счастливым, она отвечала, что это были именно военные годы: «Пусть могли убить, но мы были молоды, здоровы и любили друг друга»! И внук другой: «Для моей бабушки война – это самые счастливые и самые страшные годы в жизни».
«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя»…
Для отца счастливыми были годы предвоенные и после войны, до 1948-го: понимал ли он тогда хоть что-либо из того, что происходило вне его круга? Мог ли он тогда ничего не видеть, не слышать, ни о чём не догадываться?
Если оставить за скобками семью и общественную суету, его повседневностью были занятия с концертмейстером и режиссёром, спевки с партнёрами по спектаклю, разучивание нового концертного репертуара, спектакли и концерты, записи на радио, гастроли. Знакомые – в основном члены его же «профсоюза», как правило, не менее благополучные, а если к нему на гастролях подходили «рядовые труженики», притом что до выхода не пенсию он выступал только в республиканских столицах и областных городах, то от них он слышал лишь отзывы о своём пении. Если же кто и мог хоть что-то шепнуть, то предпочитал молчанку: «учёный сверстник Галилея был Галилея не глупее, он знал, что вертится земля, но у него была семья»…
Аспирант консерватории, пересылая семье не съеденный им за обедом хлеб, о голоде – не о Голодоморе как спланированной акции – знал. Но если б его с намёком спросили, кто и с какой целью до такого довёл страну, до революции снабжавшую хлебом Европу, мог бы ответить: это следствие гражданской войны и неурожая 1921-го года, когда руку помощи нам протянул лишь Фритьоф Нансен[72], а Лига Наций устранилась.
В 1937-м были расстреляны дипломат Яков Давтян и видный партийный деятель Лев Карахан, мужья Марии Максаковой и Марины Семеновой[73]. Если это знал отец (широко не оповещали), то мог бы сказать: в Советском Союзе не только сын за отца, но и жена за мужа не отвечает, иначе как бы певица и балерина стали орденоносцами, народными артистами республики и лауреатами премии имени Сталина – при его-то жизни!
Через два года органы «разоблачили» террористическую группу оркестрантов Большого, в чьи планы входило… взорвать театр и убить Сталина. Бред, конечно, но ведь наверху разобрались, и освобождённые музыканты работали в оркестре до выхода не пенсию (из воспоминаний выдающегося трубача Тимофея Докшицера, Интернет). А что это был поставленный Главным Режиссёром спектакль: показать миру, что советская власть не только уничтожает врагов, но и исправляет допущенные «ошибки» – сменивший Ежова такой же палач Берия часть при предшественнике осуждённых и отправленных в лагеря выпустил, – так о том знали лишь «рабочие сцены».
При этом даже в последние годы сталинского правления не только старшее поколение, но и мои сверстники, то есть в возрасте за двадцать годков и старше, понимая, что творится нечто несусветное, никакими идеями не объяснимое, продолжали надеяться, что он в неведении, что его обманывает ближайшее окружение.
