Солист Большого театра - [44]

Homo Soveticus

А теперь, сохранив все эти «штуки» в копилке памяти, возвращаемся во времена, когда уроженец Златополя, распрощавшись с детством в Одессе, в украинской столице становится одним из тех, кого назовут Homo Soveticus, представителем идеологами придуманной «новой общности – советского народа».

Чем она отличалась от прочих шведов типа «американский народ» и что за идеологические или духовные «скрепы» удерживали её от распада: неколебимая вера в коммунистические идеалы или страх в жизни во лжи – думаю одно, говорю другое, делаю третье…

Пытаясь в этом разобраться, для начала из многих смыслов выделю отношение к власти. Именно в Киеве в сознании гарного хлопца, воодушевлённого, как и его сверстники, открывшимися возможностями самореализации, вера в своё будущее совпала с верой в руководство партии и государства.

Могло ли быть иначе?

Иван Козловский, на несколько лет его старше и с иным культурным багажом (мальчиком прожил десять лет в киевском Свято Михайловском монастыре), вспоминая 1920-е, писал: «Революция придала нашим будням динамизм и внесла радикальный сдвиг в творческую жизнь», (мы жили) «в ритме ожиданий, надежд и радостных предчувствий».

Спросить бы Ивана Семеновича, какую он подразумевал революцию, октябрьскую или февральскую?.. Как бы ни ответил, те же надежды и предчувствия обуревали и Соломона Хромченко, тем более что после декрета Временного правительства (март, 1917 г.) «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений», стёршего черту оседлости (с 1791 года), «все пути открылись» детям рабочих, крестьян, мещан, а вместе с ними сотням тысяч его сородичей. Только не ленись – учись, «твори, выдумывай, пробуй»! И потому в первой же записанной уже солистом театра «Песне о Щорсе», о «сынах батрацких», которые «за новый мир», он пел, не кривя душой, как если бы сам слова написал. Как спустя десятилетия мог бы (но не пел) «жила бы страна родная, и нету других забот, готовься к великой цели, а слава тебя найдёт»! О славе не думал, но определившая его жизнь цель уже была.

Он верил Вождю, который строит «небывалое общество равенства» – сказано не отцом, но подписался бы без вопросов, как в статье «Слуга народа», отчитываясь перед избирателями: «Великий наш вождь и учитель товарищ Сталин… Я стремился работать так, как учит Иосиф Виссарионович Сталин» (что это мог написать сам, верю).

А что можно было ожидать от выпускника музыкального института (как и от таких же выпускников, его коллег Медведева, Селиванова, Краузе-Петрова), где во главе всего был вокал; отец сетовал на пробелы в знании даже музыкальной литературы.

И не применимо к нему «ах, обмануть меня нетрудно» – обману никогда не радовался. Тут уместнее другое: «Я верил Вам как Богу, а Вы мне лгали»! Но чтобы до этого дозреть, ему выпало пережить не одно десятилетие.

Но вопрос на засыпку: когда это в советских школах[68], в каких вузах, за редчайшими исключениями, учили аналитике, пониманию, логическому мышлению, рефлексии (а заодно и этике)?

Российская элита, в эмиграции подхватившая, кто как сумел, интеллектуальную эстафету XVIII–XIX веков, вменяла большевикам погружение страны в культурное варварство, во времена Ивана Грозного. А оставшееся в Советской России поколение творцов века Серебряного, отдав дань экзальтации первых после гражданской войны лет – «сбросим с корабля современности прежних кумиров», начало взращивать новую культуру, афишируя её как «пролетарскую», и поначалу даже преуспело восхитившим мир художественным Авангардом – впрочем, властью быстро скошенным под корень – в живописи, архитектуре, музыке. Тогда же «Всемирная литература» по инициативе Максима Горького и Academia под эгидой Петербургского философского общества начали издавать немалыми тиражами мировую классику, но «мужики» как и во времена Николая Некрасова по-прежнему несли с базара не Белинского и Гоголя, а Блюхера и милорда глупого…

Одну из заслуг советской власти историки видят в ликвидации безграмотности. Действительно, ликвидировали, но, откровенничал Ленин, это «следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий без чужой помощи мог читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель – вполне практическая. Только и всего» (из воспоминаний Юрия Анненкова, писавшего портреты Ильича, «Дневниковые встречи», «Цикл трагедий», кн. 2).

При этом умение читать и писать – лишь начальная грамотность, она к подлинной образованности, как и не любой вузовский диплом, имеет весьма далёкое отношение.

Советская система образования с её рабфаками, ускоренными курсами, Институтом Красной Профессуры и Коммунистическим университетом[69] формировала опору власти – «новую» интеллигенцию, по Солженицыну «образованщину», можно сказать, обывателей.

В самом по себе слове «обыватель» – однокорневым с «обыденность», а по смыслу и с «ординарность», я не слышу ничего порочного. Даже великие творцы и государевы люди не двадцать четыре часа творят-действуют. Как все смертные, они часть суток погружаются в непритязательный быт – завтракают-обедают-ужинают (даже в туалет захаживают), занимаются семейными хлопотами, с приятелями развлекаются и неотступно о вечности не думают. Кроме того, обыватель признаёт нормы поведения и хоть какие-то моральные нормы, потому он – не люмпен, для которого всё это эфемерно и он не задаётся вопросом «не тварь ли я дрожащая», он уверен, что на всё «право имею»!