Смуглая дама из Белоруссии - [4]

Шрифт
Интервал

— Ты глухой? — сказал дядя Макс и стал закатывать рукава. — Я тебе сказал: заткнись. Не понял, так я тебе растолкую.

— Макс, дай ему сказать. Бенни, это правда? Шварцфарбу стало плохо?

— Умереть мне на этом самом месте, если я вру…

— И умрешь, — дядя Макс все закатывал рукава. — Это я за раз обеспечу. Хоть ври, хоть не ври!

— Макс, ша! Бенни, скажи мне, Бенни.

— Ей-ей, ма. Он заболел, правда! Он даже просил меня тебе сказать, чтобы ты не готовила для него кишка на этой неделе.

— Кишка она ему готовит! Ну и шнорер![11]

— Макс, я сбегаю, посмотрю, как он там, а?

— Нет!

— Макс, он же совсем один, Макс. У него никого нет…

— Нет, я сказал. Пусть сиделку нанимает! А ты никуда не пойдешь, пока Лео не придет!

Никто в мире не может справиться с мамой, только дядя Макс. И вот что смешно: она всегда его слушается. Наверное, побаивается, хотя вряд ли. Как ни крути, он ее старший брат и все такое и приглядывал за ней, когда они приехали в Америку. Она частенько мне говорит: «Что бы со мной было, если б не дядя Макс?» И прочую такую ерунду! Мне плевать на то, кто что говорит, на слухи всякие. А вот что я знаю: он убрал из своего магазина портрет президента Рузвельта. И зашиб такие деньжищи, что поговаривают, будто он к республиканцам переметнулся. А как-то раз я слышал, что дядя Макс за губернатора Дьюи[12], хотя вряд ли он на самом деле настолько уж шмок! Все знают: президент Рузвельт — лучший в мире! Рузвельт! Действенная фамилия, прямо как Крапанзано и Липковиц.

В общем, дядя Макс дозакатал рукава и сел на один из поломанных кухонных стульев. Я молил Бога: пусть стул под ним рухнет или еще что-нибудь, — но особо на это не надеялся. Бог таких просьб не слушает! Впрочем, я тут же успокоился: я же знаю, что Бог любит Лео и не допустит, чтобы с ним случилось плохое. Факт! Не спрашивайте, откуда я это знаю, знаю и все. Богу мало дела до хлюпиков и маменьких сынков. Он любит чуточку рисковых. И будь Крапанзано евреем, я уверен, Он любил бы его почти так же сильно, как любит Лео. Торчать в кухне смысла не было, все равно помочь Лео я ничем не мог, и я пошел к себе в комнату и врубил радио. Вообще-то это не моя комната, а Лео, но он пускает меня на ночь. Конечно, мало было радости слушать радио, когда с Лео неизвестно что, но через полминуты начинался «Толстяк»[13], и я надеялся, что передача меня отвлечет. Не сработало. Так что я выключил приемник и просто сидел на кровати. Пошел дождь, я встал, закрыл окно и плотно его прижал. У Лео самая протекающая комната в мире. Что ни делай, дождь все равно зальется. Через улицу шпарил кот нашего управляющего — спрятаться за кучей мусора, а на меня все равно летели брызги; пришлось опустить занавеску и отойти. Вынул из коробки под кроватью комикс, да толку-то. Я не мог ни читать, ни вообще ничего делать. А ведь это была «Классика в картинках»![14] Остальные комиксы — отстой, кроме разве что «Капитана Марвела» и «Сорвиголовы»[15]. Лео любит «Классику», только ему не нравится тот парень, который их рисует. Такой уж он, Лео. Пусть даже сам комикс и распрекрасен, но если картинки хоть немного не такие, Лео он не понравится. Лео делает свой комикс, но мне мало что про это известно. Знаю только название — «Кинжалы» — и что он будет про Энди, старшего брата Джо Крапанзано, и его шайку.

Из кухни послышался шум. Я догадался: это Лео. Пытается пробраться по пожарной лестнице. Когда я вбежал в кухню, дядя Макс уже вцепился Лео в волосы. Лео был весь мокрый, мать кричала, а мне стало пакостно на душе. Надо было остаться и сидеть все время в кухне, может, и удалось бы Лео как-нибудь предупредить. Ну и черт с ним, решил я, как вышло, так вышло. Я попытался было остановить дядю Макса, а он отшвырнул меня одной левой и пригрозил:

— Погоди, я и тебе всыплю!

Самое смешное, что Лео не сопротивлялся, не отбивался, а просто ждал, пока дяде Максу надоест таскать его за волосы. Куртка у него была раздута, словно он внезапно растолстел. Живот у него стал больше, чем у Санта-Клауса, ей-ей! И все время, пока дядя Макс таскал его за волосы, он живот придерживал. И тут я понял, в чем дело. И молился, чтобы дядя Макс не заставил его расстегнуть куртку. Дядя Макс был подслеповат на один глаз и вблизи видел плохо. А мама слишком волновалась и ничего не замечала.

— Макс, Макс, ты его без волос оставишь!

Наконец дядя Макс выдохся, и Лео замер на месте, придерживая живот. Голова у него, наверное, раскалывалась — еще бы, так за волосы тягать! — но он виду не подавал, ни-ни. Куда там Джо Крапанзано — никто не умел держать фасон, как Лео! И тогда дядя Макс прибег к своим гестаповским приемчикам.

— Выкладывай! Где ты был?

— Нигде, — сказал Лео.

Я знал, что он просечет, поэтому встрял:

— Липпи, расскажи им про Шварци.

Дядя Макс рванулся, чтобы и меня схватить, но я увернулся и спрятался за маму. Ему повезло, что он до меня не добрался: Лео никому бы и пальцем не позволил меня тронуть, даже дяде Максу. Лео кого хочешь взгреет, если тот на меня наедет. Дядя Макс только и сказал мне:

— Погодь, я тебе еще всыплю, — и снова повернулся к Лео. — А ну выкладывай, кому говорю, выкладывай! Где ты был?


Рекомендуем почитать
Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Восемь рассказов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Еще одни невероятные истории

Роальд Даль — выдающийся мастер черного юмора и один из лучших рассказчиков нашего времени, адепт воинствующей чистоплотности и нежного человеконенавистничества; как великий гроссмейстер, он ведет свои эстетически безупречные партии от, казалось бы, безмятежного дебюта к убийственно парадоксальному финалу. Именно он придумал гремлинов и Чарли с Шоколадной фабрикой. Даль и сам очень колоритная личность; его творчество невозможно описать в нескольких словах. «Более всего это похоже на пелевинские рассказы: полудетектив, полушутка — на грани фантастики… Еще приходит в голову Эдгар По, премии имени которого не раз получал Роальд Даль» (Лев Данилкин, «Афиша»)


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Подозрительные предметы

Герои книги – рядовые горожане: студенты, офисные работники, домохозяйки, школьники и городские сумасшедшие. Среди них встречаются представители потайных, ирреальных сил: участники тайных орденов, ясновидящие, ангелы, призраки, Василий Блаженный собственной персоной. Герои проходят путь от депрессии и урбанистической фрустрации к преодолению зла и принятию божественного начала в себе и окружающем мире. В оформлении обложки использована картина Аристарха Лентулова, Москва, 1913 год.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.