Сказка без чудес - [60]

— Я думаю, настало время ему всё как есть обсказать, — вступил в диалог молчавший до сих пор домоправитель Еремей Горыныч. — Парень он смышленый, поймёт всё правильно…

— Рано! — сказала, как отрезала, обладательница властного голоса. — Пусть ещё чуток пообвыкнется. Да и мы должны лучше к нему присмотреться…

Глеб Сергеевич, млея, слушал этот, касающийся его персоны самым непосредственным образом, разговор, и в нём подспудно, сменяя только что пережитый ужас от увиденного за окном, поднималась багровой волной благородная ярость.

Уже не владея собой, он с раздражением распахнул пинком босой ноги дверь перед собой, шагнул внутрь и, зажмурившись от непривычно яркого света электролампочки под потолком, заорал негодующе:

— Что, чёрт возьми, здесь происходит?! Где я нахожусь? В сумасшедшем доме?! И что за образина висит вниз головой за окном моей спальни, корчит рожи и когтями скребётся?!

— Вот те нате, из-под кровати! — охнула растерянно баба Ягода.

А всё тот же командный голос женщины, неразличимой для Дымокурова из-за света, режущего нещадно глаза, распорядился властно:

— Ну-ка, Яков, глянь быстро, кто там на улице!

— И зачем только я Потапычу, забулдыге этому, по ведру овсянки кажный день варю! — возмущённо запричитала, Дымокуров узнал сразу, повариха Мария. — Усадьбу он, вишь ты, охраняет! Небось, налакался браги, дармоед, и дрыхнет где-то в кустах. А тут — приходи в дом, кто хочет, бери, что хочет… Лучше б кобеля сторожевого завели!

— Да, кобеля тебе только и не хватало! — раздражённо парировал Яков, выбегая из помещения и отодвигая плечом застрявшего у дверей Глеба Сергеевича. — Замуж бы тебя скорее выдать, вмиг бы хвост-то прижала…

— Цыть! — окоротила зычно спорщиков таинственная командирша.

Дымокуров, наконец, разлепил слезящиеся веки, оглядел комнату.

Перед ним, восседая в глубоком кожаном кресле за письменным столом домоправителя, заваленным по обыкновению стопками счетов, квитанций, с открытым ноутбуком, предстала покойница, чей грозный портрет до того лишь пристально взирал на Глеба Сергеевича со стены.

Василиса Митрофановна Мудрова.

Как говорится, собственной персоной, живёхонькая, и всё такая же царственно властная.

Выглядевшая, между прочим, несмотря на преклонный возраст, живее всех живых, собравшихся в этот поздний час в кабинете Еремея Горыныча.

— В-вы?! — изумлённо выдохнул Дымокуров.

Тётка внимательно осмотрела его, всклокоченного, и заметила с грустной улыбкой:

— Ну а теперь, Глебушка, всё совсем непонятно, да?

Глеб Сергеевич, обезоруженный этим её спокойным, домашним тоном, сдулся мигом, и опустился обессилено на стул, освобождённый бесстрашно бросившимся в ночную мглу разбираться с отвратительным визитёром Яковом.

Опустил обескураженно голову: так, мол…

Он искоса оглядел кабинет. Вся дворня собралась здесь в полном составе. Еремей Горыныч, баба Ягода, Мария, эти двое, как их, Семён с Соломоном… А ещё покойница, которую схоронили неделю назад, и чьё имущество якобы унаследовал горячо любимый племянник… Или не унаследовал, как сейчас выясняется?

Вернулся Яков, хлопая отворотами своих неизменных бродней, пояснил хмуро:

— Никого. Но нежитью крепко пахнет.

— Значит, и Упырь здесь, — кивнула понимающе Василиса Митрофановна. — Как же в таком деле — и без него? Небось, он-то всю эту кашу и заварил…

— Э-э… какой упырь? К-какую кашу? — подал голос, замороченный Дымокуров. — Объясните, наконец, что здесь у вас происходит?

Тётка посмотрела на племянника пристально своими удивительно голубыми, бездонными прямо, всё понимающими глазами, успокоила, будто дитё малое:

— Непременно всё объясню, Глебушка. Только разговор тот долгим получится… — а потом вдруг добавила буднично, совсем по-домашнему: — Ты бы пошёл в спальную, тапки обул. А то ноги на крашеном полу застынут.

Отставной чиновник представил, как выглядит сейчас со стороны: опухший от сна, со свалявшимися в пук волосами, босой… однако мялся, поскрипывая «венским» стулом с витыми ножками.

— А, тебя Упырь смущает! — догадалась Василиса Митрофановна. — Не бойся. Его уж, поди, и след простыл. Он с нами в открытую связываться опасается. Да и не зайдёт он в дом, пока его хозяин не пригласит.

— И-и… почему? — хотя в голове его клубился сонм других вопросов, полюбопытствовал Дымокуров.

— Так исстари повелось, — пожала плечами тётушка. — Такие уж у них, вурдалаков-упырей, стародавние принципы…

Глеб Сергеевич поднялся, прошлёпал босыми ногами в спальную, у порога остановился нерешительно. Прячась за дверным косяком, выглянул осторожно, изучая подсвеченное полнолунием окно. За стеклом никого не было. Шагнул в комнату, быстро нашарил на стене выключатель. Люстра под потолком ярко вспыхнула, залив помещение электрическим, вполне цивилизованным и прогрессивным, не оставляющим места для теней, всяческой нежити и прочих суеверий, светом.

Снял со спинки стула свежую рубашку, натянул хлопчатобумажные брюки, носки. Нашарил под кроватью привезённые с собой шлёпанцы — такие родные, домашние, надёжные в окружающей его здесь странной, непривычной и непонятной, реальности.

Первая мысль, возникшая в его замороченной голове, когда он остался в одиночестве, один на один с собой, была вполне рациональной: бежать! Вот прямо сейчас, собрав быстро вещички. Переобувшись и прихватив шлёпанцы, выбраться из дома, и напрямки по дороге, тут не заблудишься, — прочь от этой погрязшей в чертовщине, населённой странными сумасшедшими людьми, усадьбы! До Колобродово — полчаса быстрой ходьбы. А там нанять водителя, деньги-то есть, и — в Зеленоборск, на вокзал. А может — не велика трата, подрядить таксиста или частника — и рвануть прямо в Южно-Уральск. Через пару-тройку часов дома будет. В своей уютной и безопасной городской квартире. Подальше от этого чёртова бора, воскресших покойниц, медведей-пьяниц, упырей и прочего морока…