Сказка без чудес - [61]

Однако, чуть успокоившись, Глеб Сергеевич рассудил здраво: путь из имения к цивилизации, к людям, пролегал по лесной дороге, где сумрачно даже днём, а сейчас, ночью, и вовсе темно, хоть глаз выколи. И никаких фонарей. Опять же, эта образина, в окно заглянувшая, — не галлюцинация, отставной чиновник был в этом уверен. А вполне материальное существо с красными глазами убийцы. И сейчас оно, или она, вполне вероятно, бродит где-то неподалёку в чернильном мраке, голодно лязгая своими клыками и хищно шевеля длинными, когтистыми лапами…

Ни в каких упырей и прочую чертовщину Дымокуров, конечно, не верил, но кто знает, до какой степени умственной и физической деградации могли дойти некоторые из здешних аборигенов за долгие годы изолированности от людского сообщества, беспробудного пьянства, близкородственных, а может, и кровосмесительных связей?! По крайней мере, у всей дворни признаки некоторого психического расстройства налицо. Одна баба Ягода со своей летающей ступой чего стоит! Да и Василиса Митрофановна… это ж надо — мёртвой прикинуться, потом воскреснуть. Нормальным людям такого в голову не придёт!

Впрочем, форма помешательства у обитателей усадьбы, похоже, тихая, буйства пока не замечено. А потому, соображал Глеб Сергеевич, безопаснее будет всё-таки провести остаток ночи здесь, в имении, за беседой с ясноглазой тётушкой и её дворней. Не переча, не опровергая любой бред, который они будут нести. Это, как вычитал в своё время где-то отставной чиновник, главный принцип общения с душевнобольными. Не спорить, не возражать, а выслушивать внимательно, какую бы ахинею они ни несли, соглашаться, поддакивать.

А утром, едва рассветёт, с первыми петухами — прочь отсюда. И пропади оно пропадом это беспокойное наследство, эта законсервированная во времени усадьба и её полоумные обитатели…

22

Пока же, переодевшись для серьёзного разговора, Глеб Сергеевич вернулся в кабинет Еремея Горыныча.

Дворня в полном составе во главе с новопреставленной и возродившейся из небытия Василисой Митрофановной ожидала его здесь с видимым нетерпением. Все расселись рядком по левую и правую сторону от воскресшей хозяйки, судя по всему, нисколько не смущённые этим чудесным фактом, словно к фотографированию на память для семейного альбома приготовились.

Свободный стул для Дымокурова поставили наособицу, прямо перед собой, туда, где при фотографировании располагается мастер с фотоаппаратом. Или арестованный для допроса — можно было и так рассудить.

Пребывавший в раздражении и смятении отставной чиновник опустился грузно на отведённое ему место, глянул на дворню с вызовом.

Начала разговор, как и предполагалось, тётка, Василиса Митрофановна:

— Я понимаю, Глебушка, как удивлён и обескуражен ты сейчас всем случившимся, — молвила она размеренно, нараспев, будто сказку дитю-несмышлёнышу сказывая.

— Не то слово, — буркнул угрюмо племянник.

А тётка между тем продолжала:

— Прежде всего, чтобы исключить всяческую мистику, заявляю ответственно: я, конечно, не умирала. Отсиделась в избушке, у сестры моей родной, известной тебе как баба Ягода.

При упоминании своего имени та привстала со стула, раскланялась кокетливо.

— Едва тебе на глаза ни попалась, когда ты в лесу заблудился, — рассказывала Василиса Митрофановна. — Пришлось срочно… э-э… в ближайшие кусты эвакуироваться.

— Тогда эта ваша мнимая смерть на афёру криминальную похожа! — забыв, что обещал себе не перечить, заметил с раздражением Дымокуров. — Зачем вся эта возня с моим приездом, вступлением в наследство?

— Не перебивай старших! — окоротила его тётушка властно. Потом, вздохнув, продолжила повествование прежним тоном — неторопливо и ласково: — Чтобы тебе понимать, Глебушка, что здесь и сейчас происходит, необходимо вернуться в прошлое. Тысяч этак на сто назад.

«Ну-ну, ещё одна археолог-любитель», — подумал про себя отставной чиновник, вспомнив, кстати, неугомонного Рукобратского.

Дымокуров скосил глаза на дворню. Все сидели чинно, плечом к плечу, положив на колени большие, натруженные руки, внимали, пристально и преданно глядя на свою предводительницу. А Соломон… а может, Семён, чёрт их разберёт, этих двойняшек-дылд, так даже рот открыл, завороженный.

«Действительно, секта! — согласился мысленно Глеб Сергеевич с мнением хранителя провинциального музея. — А Василиса Митрофановна у них вроде наставника, гуру…».

— Так вот, сто тысяч лет назад, ещё до эпохи оледенения, — вещала тётка, — в здешних местах уже жили люди…

— С удлинёнными черепами? Знаю, мне Рукобратский рассказывал, — заметил отставной чиновник.

— Рукобратский твой дилетант и балабол, — решительно пресекла попытки племянника перевести монолог в диалог Василиса Митрофановна. — Сто тысяч лет назад здесь, на территории, известной сейчас как Заповедный бор, жили люди, которые, строго говоря, с научной точки зрения, генетически, людьми в нынешнем понимании этого слова, не являлись. Ибо к гомо сапиенсу, человеку разумному, как биологическому виду, они не относились. К неандертальцам, впрочем, тоже. Хотя в смысле разума превосходили всех человеческих предков, вместе взятых.