Сказка без чудес - [63]

— Прогре-е-сс… — с презрением повторила Василиса Митрофановна. — А во имя чего? Зачем вам, людям, то, что вы научно-техническими достижениями называете, прогрессом, понадобилось? О-о, я скажу тебе, дорогой племянничек. Конечная цель всех ваших достижений, ради которых вы собственную среду обитания уничтожаете, по большому счёту заключается в том, чтобы мягко спать да сладко жрать! И при этом, в идеале, самим ни черта не делать. Ну, может, на кнопочки нажимать. — Тётка не на шутку распалилась: — Вы — цивилизация паразитов, сосущих соки из живого организма планеты, и тем самым убивающие нашу планету!

Василиса Митрофановна разволновалась, раскраснелась. Домочадцы, до того ловившие заворожено каждое её слово, уставились теперь дружно на Дымокурова, с неприязнью и возмущением взирая на него как на типичного представителя вредоносных гомо сапиенсов.

Глеб Сергеевич спохватился, вспомнив данное себе обещание не перечить и не раздражать, а потому решил снизить накал полемики, переведя разговор в иное русло:

— Ну, хорошо, Василиса Митрофановна. Из вашего рассказа я понял, что тот вид… э-э… человечества, который вы представляете, обитает на планете около ста тысяч лет. Но… чем вы занимались все эти века и тысячелетия? Может быть, мифические атланты, гиперборейцы, — это и есть вы? В смысле, представители вашего вида?

— Нет, — решительно мотнула головой тётка. — Ты приводишь в пример древнейшие, забытые цивилизации, созданные вами, гомо сапиенсами. Увы, страдавшие всеми теми же пороками, что мы наблюдаем и в вашем современном мире. Алчностью, агрессией. Стремлением доминировать. А потому изобретать всё новые орудия для войн, сражений, убийств, для удовлетворения своих безграничных, растущих бесконечно потребностей — всего того, что у вас, людей, принято называть прогрессом. Потому и погибших. А мы… мы просто жили. Как дельфины в море, антилопы в прериях. В ладу с самими собой и природой. Постигали окружающий мир, не стараясь переделать его под себя, на свой лад. Учились понимать язык животных и даже растений. Использовать эти знания в быту. Это, между прочим, представители нашего вида объяснили вам, гомо сапиенсам, что животных можно приучить, одомашнить, а не сразу сжирать. Это мы научили вас сеять и выращивать злаки — пшеницу, ячмень, кукурузу, картофель, вести селекцию фруктов и овощей. А не просто ломать, вырывать с корнем, рубить и выкапывать, а потом совать в рот и поедать всё, что кажется съедобным. Вы тогда нас богами почитали, но… потом, как говорится, оказались сами с усами. И наших представителей, сеявших в ваших душах доброе, разумное, вечное, изгнали. Некоторых казнили, перед тем, в соответствии с кровожадностью вашей натуры, изрядно помучив. Мы удалились, ушли в малодоступные места, жили незаметно и тихо, не привлекая внимания. Так вы ведь везде достанете! Вот и очередь Заповедного бора пришла. Но… нам отступать больше некуда. Это — наш последний рубеж, окоп, который мы не оставим и вам, людям, не отдадим!

Василиса Митрофановна вздохнула, и все домочадцы в унисон ей выдохнули разом, соглашаясь и потупясь сурово. А Глеб Сергеевич представил вдруг, как дворня, отрыв окопы в полный профиль и заняв оборону на опушке бора, и впрямь отстреливается до последнего патрона от наступающих супостатов, обвязавшись гранатами, под танки бросается, а что? С них, фанатиков, пожалуй, и станется!

И вновь, уводя тётушку от столь эмоциональной темы, Дымокуров, соблюдая максимальную осторожность и такт, полюбопытствовал тем не менее:

— И всё-таки не понятно мне, Василиса Митрофановна, я-то для чего вам понадобился? Зачем эта театральная постановка с мнимой смертью, наследством?

Тётка будто смутилась чуток, призналась виновато:

— Приходится, знаешь ли, Глебушка, периодически умирать. С последующим воскрешением, так сказать, в другой ипостаси. Нынче я беженка из Донбасса, у которой документы в хате сгорели, одна справка из сельсовета на руках осталась. Зовут меня по справке той Лидия Маркияновна, шестидесяти восьми лет. Родственников нет. Жилья нет. Спасибо, вот добрые люди здесь, в Колобродово, приютили… Еремей Горыныч паспорт и российское гражданство мне выправляет. Теперь ещё лет на тридцать пять — сорок этой легенды хватит…

— Но для чего? — удивился племянник. — Зачем эти шпионские страсти в ваших летах? Легенда, фальшивый паспорт…

— Не фальшивый, а настоящий. Взамен утраченного, — строго поправил домоправитель.

— А что ты, милок, посоветуешь? — улыбнулась Василиса Митрофановна, она же Лидия Маркияновна, взирая на Глеба Сергеевича своими лучистыми голубыми глазами. — Объяснять всем, что я за пятьсот лет до Рождества Христова на свет появилась?

«Ну, вот… опять поехала… — обречённо подумал Дымокуров. — А ведь со стороны посмотришь — с закидонами, конечно, но вполне нормальная, здраво рассуждающая дама в преклонных летах…».

— Как женшшина, могла бы, и промолчать, про возраст-то, — встряла баба Ягода. — Напомни ишшо, што я на семьсот пятьдесят четыре года старше тебя. Вот энтими вот руками, — словно в доказательство, протянула она к отставному чиновнику заскорузлые ладони с искривлёнными старческим артритом пальцами, — в люльке тебя качала!