Сказка без чудес - [54]

— Я вот смотрю на вас, Ягода Митрофановна, и понимаю теперь, откуда такой фольклорный персонаж как баба Яга появился. Будто с вас списан. Избушка в глухом лесу на курьих ножках, зелья разные, ступа. Печь, опять же… В такой, если сказкам верить, баба Яга Иванушку, посадив на лопату, хотела зажарить…

— Не зажарить, а запечь! — с возмущением встряла старушка.

Отставной чиновник пожал плечами:

— Да какая, в сущности, разница? — а сам покосился опасливо на очаг, прикидывая в уме, пролезет ли он, взрослый, склонный к полноте человек, сквозь дверцу в полыхающее жарко нутро. Если бабке придёт в голову попытаться его туда запихать. Сумасшедшая — с неё станется…

А старушка между тем возбудилась, зашагала по избе в возмущении так, что юбка знаменем от ходьбы развивалась.

— Жарить, аль запекать — большая разница! Всё от безграмотности, темноты людской, злобы да зависти! Оздоровительную процедуру, физиотерапию, по-нонешнему, чёрт знает, за что принимают! А молва потом веками ту глупость, ту сплетню разносит!

Глеб Сергеевич уже пожалел искренне, что не удержался, сунулся с дурацким вопросом, и теперь, поёживаясь, внимал.

А бабка, распаляясь, продолжала:

— Ежели мальчонка, к примеру, голодный, холодный, простуженный до соплей, один в лесу проблукал, что первым делом требуется? Согреть его хорошо. А в печи — самый жар. Прогрелся бы, пропотел — хворь как рукой и сняло бы! А он упёрся, извернулся — и дёру. Да ещё на всю округу ославил!

— А в сказке говорится, что вы его съесть хотели, — вставил Дымокуров. И только потом осознал, какую глупость сморозил. Ну, причём тут сказочный, вымышленный персонаж, и эта, пусть и выжившая из ума, но вполне современная старушенция?!

— Вот ведь, и придёт же в голову дикость такая! — кипятилась возмущённо бабка. — Младенцев-то, хилых да недоношенных, испокон веков в печи запекали! Да ещё ржаным тестом сверху обмазывали. Чтоб, значит, хлебный дух целительный в тело проник, пропитал, сил дал организму, болезнь выгнал! А людская молва, суеверия, вон чо мне, лекарю, приписали!

Глеб Сергеевич кивал понимающе, а потом, решив поддержать беседу со сбрендившей окончательно старушкой, кивнув на ступу в углу, спросил, как о само собой разумеющемся:

— Летает?

— Ступка-то? — словоохотливо откликнулась хозяйка избы. — А то как же! Я её ласточкой зову, — подойдя к чёрной колоде, бабка ласково похлопала сухонькой ладошкой по деревянному боку. — За скорость, эту, как её… манервенность… опять же — всепогодная она у меня!

— А горючее? — изображая искренний интерес, поинтересовался Дымокуров. Ему всё окончательно стало ясно, однако он старался поддерживать разговор, ибо вычитал где-то когда-то: сумасшедшим перечить не следует. Нужно соглашаться со всеми их доводами, делать вид, будто веришь в их измышления.

— А не надо ей никакого горючего! — с гордостью заявила старуха. — Она на природном, вечном, можно сказать, топливе. Перепетуй мобиле, язви её…

— Перепетуй? — не понял Глеб Сергеевич, а потом догадался. — Перпетуум мобиле! Вечный двигатель.

— Он самый, штоб его дождём намочило, — подтвердила бабка, и принялась объяснять: — Тут, — ткнула она тонким, как обглоданная куриная косточка, пальцем куда-то в нижнюю часть колоды, — два диска. Один — из магнитного железняка, второй — из белгорючкамня выточен. Там, — привстав на цыпочки, указала она на дно ступы, — педалька такая. Наступишь ногой, камни соединяются, и эта, как его… агравация…

— Антигравитация? — подсказал отставной чиновник.

— Ну да, антигравитация появляется. Можно лететь. А метла — она вроде рулевого управления. Шаркнешь по левой стороне ступы — налево летит. По правой — направо, понятное дело. Ну, ещё набор высоты есть, снижение, само собой…

— Само собой, — кивнул понимающе Дымокуров.

Ну, естественно! Чего ж тут сложного? Два камня, веник. Р-р-аз! — и антигравитация. Полетели! Всего и делов-то…

«Однако пора выбираться отсюда, пока совсем не стемнело», — соображал Глеб Сергеевич, видя, как за грязным, мутным окошком избушки сгущаются вечерние сумерки.

— А что, баба Ягода, далеко до усадьбы-то? — будто между прочим, поинтересовался он.

Старушка будто бы вмиг поняла намёк, спохватилась:

— Ой, Глебушка, заболталась я с тобой… а уж того и гляди — ночь на дворе наступит! Тут до имения рукой подать. С полкилометра. И тропка приметная. Я ж каждый день туда-сюда, то в лабалаторию, то домой шастаю. Прямо не знаю, как ты заблудиться тут умудрился…

— А вы меня не проводите? — осторожно спросил Дымокуров. — А то я, знаете ли, здесь в лесу как-то не очень… ориентируюсь…

— Не могу, Глебушка, — развела руками старушенция. — У меня зелье приворотное на подходе. — Она указала на очаг, где кипела в чугунке, слабо побулькивая, какая-то вязкая жидкость тёмно-зелёного цвета. — Пора градиенты добавлять: лапки лягушачьи да кирпич тёртый… А! — воскликнула она озарено, — я тебе провожатого дам!

«Господи, это ещё кто?» — опасливо глянул Дымокуров по сторонам.

Но бабка, нырнув рукой куда-то в складки своей широченной безразмерной юбки, пошарила там, в бездонных карманах, и извлекла на свет клубок шерсти красного цвета, величиной с теннисный мячик.