Сказка без чудес - [46]

Дымокуров задумался о себе, о дальнейшей жизни, которая ожидала его под сенью этих огромных сосен. Чем будет он заниматься здесь? До конца дней своих бродить по диким тропкам лесной чащи среди прямых, в три обхвата, стволов, покрытых сырым и осклизлым мхом? Прозябать вместе со странной, похоже, совсем выжившей из ума, деградировавшей дворней? Спиваться потихоньку, прикладываясь изрядно за обедом, ужином, а то и завтракам к лафитничку с горькой настойкой, любезно выставляемой на стол Марией-поварихой при каждой трапезе? Изображать мелкопоместного дворянина, как советовал Еремей Горыныч, безмятежно обитая в имении, полноценным хозяином которого, несмотря на все подписанные и оформленные должным образом юридические бумаги, Глеб Сергеевич себя так и не чувствовал?

Возможно, меланхолическому настроению, грустным его мыслям немало способствовал обильный обед, поданный сразу по возвращению с сельского схода, и четыре рюмки крепчайшей «кедровки», выпитых «для аппетита и настроения», как заметила душевно потчившая нового хозяина повариха Мария?

Борясь с накатившейся сытой сонливостью, Дымокуров решил совершить променад, и некоторое время бродил неприкаянно в огороде на задах усадьбы, заложив руки за спину и выпятив живот, особенно заметный под тонким спортивным трико, пузырящимся на коленях. Ступал осторожно сандалетами по мягким от влаги узким тропкам промеж обильно политых грядок, смотрел непонимающе на зелень, пучившуюся бурно из чёрной земли, не умея определить по ботве — где тут будущая картошка, а где свекла, или морковь… Да и зачем ему это, к шутам, надо было?!

Так, размышляя о том, о сём, он оказался на самом краю участка, занятого под огород. Здесь отвоёванная у леса, расчищенная от деревьев и кустарников, делянка заканчивалась, а дальше, за старым, покосившимся изрядно плетнём, начинался бор — сумрачный и угрюмый.

Солнечный свет, щедро заливавший двор усадьбы, будто разом обрывался здесь, терялся в кронах могучих сосен и затесавшихся меж ними исполинских, размером с высотный дом, дубов, казалось, достающих ветвями до облаков.

Туда, во влажный лесной полумрак, вела петлявшая причудливо меж стволов приметная тропка.

Глеб Сергеевич, оглянувшись на усадьбу, погружённую в послеобеденную дрёму, отважно шагнул на дорожку, которая непременно должна была куда-нибудь его привести.

Он намеревался прогуляться по лесу чуть-чуть, не удаляясь в дикую чащу. Ведь глупо было бы, став владельцем такого имения, не осмотреть окрестности, не побывать ни разу в самом Заповедном Бору, вокруг которого сейчас разгорелись такие страсти.

Лес обступил его как-то сразу, поглотил будто, надвинулся со всех сторон, но казался вполне безопасным. Правда, непривычная уху человека, обитающего средь самых разнообразных звуков людских поселений, тишина стояла вокруг. Неслышно было ни щебета птиц, ни шуршания зверушек в ветвях и внизу, в траве и кустарнике. Необычная, звенящая тишина. А может быть, это слышно было, Глеб Сергеевич вычитал о том где-то в популярной литературе, как кровь струилась по сосудам, по микроскопическим венам, артериям, капиллярам, и этот бесконечный ток и улавливал в абсолютной тишине его слуховой аппарат.

Некстати вспомнив о Потапыче, медведе-собутыльнике непутёвого Якова, Дымокуров опасливо оглянулся. А вдруг этот косолапый бродит вокруг? И пообещал себе, что ещё через пару сотен шагов повернёт к усадьбе, которая, он точно представлял направление, всё время оставалась у него аккурат за спиной.

Лесная чаща становилась всё сумрачнее, и Глебу Сергеевичу казалось, что из самых глухих закутков, из-под стволов поверженных временем и старостью исполинов, следят за ним, вторгшимся на чужую территорию, глаза притаившихся обитателей бора.

Однако он шагал мужественно по едва заметной тропе, преодолевая страх, полагая справедливо, что раз есть вот эта вот, проложенная по рыжей опавшей хвое, сосновым шишкам и хрустящему под ногой валежнику тропа, то, значит, по ней ходил кто-нибудь. И нога человека по этим местам явно ступала!

И всё-таки он чувствовал себя первопроходцем, покоряющим дикие, необжитые человеком, пространства. А чтобы не наткнуться ненароком на какого-нибудь клыкастого, опасного хозяина здешней чащи, принялся насвистывать беззаботно, предупреждая чуткое зверьё о своём приближении.

Пару раз тропинка раздваивалась, пускала боковые, ведущие совсем уж в непролазные дебри, ответвления, и Дымокуров всякий раз сворачивал на таких развилках вправо. А на обратном пути, решил он, станет держаться наоборот, левой стороны — чтобы не заблудиться.

Однако вместо того, чтобы вывести его к какому-то конечному пункту своего предназначения — домику егеря, например, или турбазе, коих здесь, в бору, Глеб Сергеевич знал это, обосновалось множество, приметно проторённая тропка вдруг истончилась, стала менее приметной, прерывающейся то и дело, напоминающей пунктирную линию. А потом истаяла вдруг совсем, растворилась вовсе, став неразличимой в устилавшем лесную почву толстом, пружинящем под ногой, слое опавшей хвои, и с трудом пробивавшимися здесь, без доступа солнечных лучей, стебельками чахлой травы.