Система проверки военнослужащих Красной Армии, вернувшихся из плена и окружения. 1941–1945 гг. - [54]
Вынужденный либерализм в подборе кадров имел свои границы — политизированный подход сохранял свои позиции на ключевых участках. Так, УПВИ сняло с работы начальника спецлагеря № 0187 за выяснившееся «неправильное» происхождение (отец — «репрессированный кулак»)[879]. Помимо высоких постов, доступ «подозрительным» личностям был ограничен в оперативные отделы — работники ПФЛ № 0302 весной 1944 г. не могли начать чекистскую карьеру, так как «большинство имело родственников на оккупированной территории либо сами прибыли оттуда»[880].
При таком составе лагерный аппарат роднило с проверяемыми желание как можно скорее покинуть лагерь. Сотрудников ПФЛ № 0318 характеризовало «почти сплошное стремление их уволиться с работы»[881]. В Подольском ПФЛ работники из числа вчерашних проверяемых спивались, или добивались отправки в армию[882]. Конкретным примером из спецлагеря № 283 является гвардии капитан Душко, который «выражает резкое нежелание работать в системе лагерей <…> халатно относится к своим обязанностям, занимается пьянством, без уважительных причин по нескольку дней не выходит на работу. Будучи в пьяном виде, Душко в ночное время открыл бесцельную стрельбу в общежитии сотрудников лагерного отделения»[883]. Своего капитан не добился — его просто сняли с должности. На фронт, похоже, отправляли только тех, кто не выражал желания туда попасть, например экспедитора «из спецконтингента», также приходившего на работу пьяным и занимавшегося «различными махинациями — обманом на складах при получении продуктов и воровством»[884].
Общность положения «бывших военнослужащих» и работников лагеря при этом не исключала конфликтов. В ПФЛ № 0302 избиение «спецконтингента» было обыденным явлением, имело место также мародерство и воровство со стороны охраны[885]. В этом же лагере ревизия показала, что часть ценностей прибывших в лагерь была принята «обезличенно, фамилии владельцев неизвестны. Часть ценностей находится в Оперативном отделе лагеря, в финчасть не сдана»[886]. В спецлагере № 0308 офицеры «занимались мародерством, отнимали вещи у спецконтингента. Общей бедой являлось пьянство, симуляция и невыход на работу, вымогательство денег на выпивку у спецконтингента»[887].
Больше всего конфликтов у проверяемых, тяжело переживающих режимные ограничения, возникало с конвоем. Постоянно поступали жалобы о том, что «конвоирующие грубят и наносят оскорбления»[888]. Администрация лагерей, однако, пыталась с этим бороться. Так, когда в ПФЛ № 0303 «спецконтингент» назвал конвоиров «кровопийцами», при разбирательстве было установлено, что конвой «в известной степени сам виноват», так как первым начал оскорблять людей[889]. Руководство УПВИ в начале 1944 г. некоторое время активно требовало «обеспечить всегда вежливое и корректное отношение»[890] к проверяемым, так как «отсутствие заботы о них, грубость и оскорбления, произвол в трудовом использовании создают нездоровые настроения среди бывших военнослужащих, чреватые всякими последствиями и наносят политический вред делу развития промышленности и интересам государственной безопасности»[891].
Поводом для проработки этой темы послужила ситуация на шахте № 26 Сталиногорского ПФЛ № 283. Согласно поступившей в УПВИ «анонимке», содержащийся там «спецконтингент», помимо прочих издевательств, «походя оскорбляется кому не лень, обзывая предателями, изменниками, бандитами. Слово "бандит" очень часто употребляет и полковник Боечин — начальник лагеря № 283. Все это покрывается майором Беляевым. Беляев похож на садиста. Он ежедневно арестовывает людей десятками, изнуряя их уменьшением пайка». Проверка подтвердила, что Беляев действительно крайне груб, называл проверяемых бандитами, а также «занимался самоснабжением из фондов спецконтингента»[892].
При этом лагерные политотделы пытались бороться не только с грубостью, но и старались исключить «доверчивость и панибратство», между сотрудниками ПФЛ и проверяемыми[893]. УПВИ требовало «разъяснить всему личному составу лагерей, что связь работников лагеря с военнопленными и спецконтингентом, участие в нелегальной переписке и передачах, покупка, продажа или обмен каких-либо предметов, прием подарков, и другие взаимоотношения, не входящие в круг служебных обязанностей — является преступлением, за которое виновные несут ответственность, вплоть до предания суду Военного Трибунала»[894].
Горячо осуждалась на партийных собраниях ПФЛ «связь со спецконтингентом», чаще всего означавшая обмен с проверяемыми обмундированием, махоркой, продуктами[895]. От бартера не останавливали и занимаемые должности: надзиратель следственного изолятора поменял у сидящего на гауптвахте шинель финской формы на свой бушлат с петлицами НКВД[896], а сотрудник оперативного отдела «произвел позаимствования денег у ряда сотрудников лагеря и спецконтингента, содержащегося в лагере, и до сих пор ни с кем не расплатился»
