Шашечки и звезды - [21]
Капитан нахмурил брови. Да-да, об этом уже говорили пилотам. А над Польшей можно будет встретиться с противником, ведь линия фронта недалеко. Необходимо глядеть в оба. За своих старых пилотов командир эскадрильи не боится. Наверняка справятся. Но молодые? Пойманов, Ермакович, Галкин… За несколько недель они, правда, получили в полку хорошую подготовку. Летают неплохо, но до сих пор только на облетанных трассах и в парах с опытными товарищами. А как справятся на новой трассе и на незнакомых аэродромах?
«Да, — решил он, — завтра перед вылетом надо будет еще раз напомнить о строжайшем соблюдении дисциплины в воздухе и выполнении правил безопасности полета».
За окном сумерки. На аэродроме умолкают моторы самолетов. Трудовой день, однако, на этом не заканчивается. Возле машин остаются механики, чтобы приготовить их на завтра. Марков застегивает воротник меховой куртки и выходит во двор. Его встречают январский мороз и звездное небо. Он стоит минуту, всматриваясь в звезды, мерцающие на востоке, а потом торопливо направляется к общежитию. А небо между тем медленно затягивается тучами, и промерзшие звезды скрываются во тьме.
Самолеты не стартовали ни завтра, ни в последующие несколько дней. Летчики мотались по аэродрому, делали последние приготовления, вновь изучали трассу полета по картам, проверяли самолеты и… ждали погоды. А она зло шутила над ними. Нельзя было ни стартовать из Рогани, ни приземляться в Прилуках, ибо на трассе происходила такая метеорологическая кутерьма, что полеты становились слишком рискованными.
Наконец настал желанный день. Погода немного установилась, хотя временами шел мелкий снег. Прилуки согласились принять группу самолетов. Пилоты в приподнятом настроении отправились на старт.
— Наконец-то отправляемся! — радовался Скибина, подходя к подготовленной машине. — Вперед, на запад! — задорно бросил он товарищам призыв, известный по многим плакатам.
— Ну ты, брат, и быстрый, — осадил его Еремин. — Что из того, что ты полетишь сейчас за тысячу километров на запад, если через несколько дней опять возвратишься сюда за следующим самолетом?
— Да, но до этого я побываю в Польше. А при случае, глядишь, и какой-нибудь гитлеровец попадется на мушку. Помнишь, капитан говорил, что на той территории такое возможно…
— Возможно, хотя маловероятно. Теперь у гитлеровцев не так много машин и летчиков, — ответил Еремин, но Скибина его уже не слышал. Он садился в самолет, оживленно разговаривал с механиком.
Стартовали парами. В воздухе объединились в звенья и взяли курс на Прилуки. Перед Прилуками погода начала портиться. Горизонт затянуло тяжелыми свинцовыми тучами. Едва последние пары успели приземлиться, как повалил густой, пушистый снег. Подруливали к стоянкам медленно, осторожно. О дальнейшем полете не могло быть и речи. Пилоты передали машины механикам и пошли в аэродромный клуб, где их ждал приют и отдых.
Вечером слой снега достиг десяти сантиметров, и ничто не предвещало, что он прекратится. Метеорологические сводки были неутешительными. Летчики хмуро сидели за ужином, почти не разговаривали.
— Мало как будто просидели в Рогани, здесь теперь досидим остальное, — прервал кто-то молчание.
— Не каркай, не каркай, возможно, завтра-послезавтра погода прояснится, и полетим дальше, — увещевал хмурого пилота Бородаевский.
— Эх, если бы это в Карловке, там бы можно было спокойно посидеть и несколько дней, а здесь…
— Совсем недавно ты ругал Карловку, а теперь что? Затосковал вдруг? Неужели по Галине?
Вопрос был адресован Славеку, но Еремин его произнес таким громким шепотом, что услышала по крайней мере половина присутствующих. Разумеется, воспользовались подвернувшимся случаем, чтобы пошутить над товарищем, — все какое-то развлечение.
— Не огорчайся, Славек, весной снег растает, и мы вернемся!
— Возьми на три дня увольнительную и заскочи в Карловку. Снегопад так скоро не прекратится, может, успеешь…
— Что для него три дня? Ведь его знакомство с Галиной продолжается уже, наверное, четыре…
— Лучше не лететь в эту Карловку. Еще занесет тебя по дороге снегом, и авиация потеряет такого кандидата в асы…
— Напиши письмо, это значительно безопаснее!
— Да она получит его не раньше, чем через месяц!
Летчики расшевелились. Понурое настроение развеялось. Шутки вызывали взрывы смеха. Только Скибина сидел нахмурившись. Зол был на себя за то, что так неосмотрительно вылез с этой Карловкой. Оглянулся вокруг, словно искал помощи, и заметил Бородаевского, весело поглядывавшего на него.
— Что, взяли тебя на прицел?
Славек кивнул головой. Однако на его лице уже появилась тень улыбки. Как этот Василий забавно подмигивает!
— Не беда, — продолжал с веселой улыбкой Бородаевский, — не ты первый и не ты последний, кто ребятам попал на зубок. А в другой раз не попадайся. Здесь действует тот же принцип, что и в воздухе: не попадайся…
Дверь с шумом распахнулась, стремительно вбежал пилот из другого полка.
— Слыхали?! — закричал он, запыхавшись. — Слыхали новость?
Все окружили его, наперебой задавали один и тот же вопрос:
— Какую новость?
Летчик выкрикивал, захлебываясь:
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.