Шашечки и звезды - [11]

— «Нивка», я — двадцать четвертый, «Нивка», я — двадцать четвертый! Встретил более тридцати фрицев в шестом районе! Веду бой! Дайте подкрепление!

В наушниках сквозь треск и свист он услышал голос командира полка:

— Двадцать четвертый, я — «Нивка». Понял вас. Веди бой, высылаю подкрепление.

Долго ждать не пришлось. На аэродроме в полной готовности стояли два звена. Скоро шестерка «яков» под командованием старшего лейтенанта Маркова стартовала и присоединилась к сражающейся группе. Неожиданное появление шести истребителей вызвало замешательство и панику среди фашистов. Теперь преимущество было на стороне советских истребителей. После короткого боя четыре Ю-87, окутанные огнем и дымом, рухнули на землю. Спустя мгновение их судьбу разделил еще ФВ-190. Волоча за собой длинный шлейф дыма, он резко снижался. Бородаевский успел краем глаза заметить, как на месте падения гитлеровского самолета взметнулся столб огня.

Остальные немецкие самолеты быстро вышли из строя. Они поспешно поворачивали на запад, сбрасывая бомбы на свои позиции. Наши возвратились на аэродром без потерь, вписав на боевой счет полка пять фашистских машин. Одержанная победа, — продолжал Соколов, — была результатом хорошей подготовки, железной дисциплины в воздухе и добрых товарищеских отношений. Все наши летчики помнили о взаимодействии и о прикрытии товарища во время атаки. Немцы об этом забыли, пытаясь сражаться, а затем спасаться в одиночку, именно поэтому они понесли такие потери.

Командир кончил рассказывать. Молодые летчики смотрели на Бородаевского. Тот сидел скромно, будто речь шла о ком-то другом.

— Самое важное — не терять головы. Из любого, даже очень трудного, положения можно и надо найти выход, — добавил майор Волков. — Василий, — обратился он к Бородаевскому, — расскажи, как тебе пришлось идти на вынужденную посадку…

— Вы какую имеете в виду, товарищ майор? — с улыбкой спросил Бородаевский. — Мне три раза случалось так садиться.

Пилоты зашевелились. Новенькие даже ахнули от удивления. «Смотри, смотри, — говорили их глаза, устремленные на капитана. — Три раза имел вынужденную посадку… Видно, не так уж это страшно, коль можно выкарабкаться…»

— Расскажи о той, на территории врага, — подсказал Шота.

— Ладно, могу и о той.

Бородаевский поудобнее уселся на стуле. Новички тем временем без стеснения рассматривали его. Они уже знали, что это один из лучших летчиков полка, и с нетерпением ожидали его рассказа. Василий заметил это. Для большего эффекта он начал не сразу. Вначале огляделся вокруг, посмотрел в окно, бросил взгляд на часы, как бы рассчитывая время своего рассказа.

— Ну и артист!.. — шепнул Зимаков соседу.

— Набивает себе цену, хитрец! — пробормотал тот в ответ.

— Это произошло пятого июля, — начал наконец капитан. — Точно помню, оставалось два дня до юбилея полка. Стартовали мы двумя парами с задачей разведать вражеский аэродром Пурино. Задача была легкой. Мы обнаружили, что на аэродром базируется пятнадцать истребителей ФВ-190, и уже возвращались домой. А между тем гитлеровцы, встревоженные появлением наших самолетов над их территорией, вызвали на нас огонь своей зенитной артиллерии, которая до тех пор молчала. Мы попали под сильный артиллерийский огонь. Я решил воспользоваться случаем и проучить фашистов. Мы передали добытые разведданные по радио, и я приказал: «Наземная цель слева! По одному, начиная от правого — вперед!» Сам атаковал первым, за мной — Зайцев, Демченко и Бриль.

После первого захода несколько орудий умолкло, но во время второго две наши машины были повреждены. Последняя пара выполняла очередную атаку, в это время в третий самолет угодил осколок снаряда. Мне тоже при этом досталось. Несмотря на наши яростные атаки и меткие очереди, фашисты продолжали обстрел. Надо было прекращать бой и быстро возвращаться на аэродром. К счастью, ни одна из наших машин не была сбита.

Оставив позади десять разбитых зенитных орудий, мы тащились на покалеченных самолетах до линии фронта. А между тем наши машины становились неуправляемыми. Демченко, Зайцев и Бриль с трудом довели свои самолеты до линии фронта и тут же совершили вынужденную посадку. Со мной было хуже. Я чувствовал, что не дотяну до наших. Еще минута — и машина безжизненно упадет вниз. Мотор перестал работать, машина быстро теряла высоту.

Надо было срочно принимать решение, на обдумывание не оставалось времени. Были повреждены мотор и рулевое управление, что затрудняло выполнение какого-либо маневра и вообще управление самолетом. Подо мной были густые заросли и лес. Я решил идти на них. Нигде поблизости не было видно строений, и я подумал, что здесь, возможно, нет немцев. Постепенно снижаясь, я направил самолет в густой молодняк. Перед самыми зарослями мне еще удалось резко задрать нос машины, чтобы по возможности избежать капотирования. Крылья уже задевали верхушки более высоких деревьев. Самолет быстро падал вниз.

Сильный удар. Я почувствовал острый толчок и боль в плечах от врезавшихся в тело ремней. Самолет лежал неподвижно в кустах, немного зарывшись в подмокшую почву, которая при ударе слегка самортизировала. Вокруг стояла тишина. Я быстро отодвинул фонарь, который, к счастью, не заклинило, и выбрался на крыло. Кругом ни души. Спрыгнул на землю, выпустил немного бензина из бака и поджег самолет. В этот момент у меня было такое ощущение, будто я предаю своего верного друга. Но иного выхода не было… Я еще раз осмотрелся вокруг и, держа пистолет наготове, нырнул в лес.