Семейное дело - [246]

Конечно, здесь тоже были свои беды, и о них Ильину рассказывали откровенно. Вот надо менять подкрановые балки, они стоят там с конца прошлого века, листы расслаиваются, Госгортехнадзор уже за горло берет с этими балками. А сменить их надо так, чтобы не останавливать печи. Задачка? Или разлив в мелкие формы — огромная потеря времени, нужна новая технология, новая техника, а заместители боятся ее, как черт ладана, — им бы со старой управиться. С другой стороны, начинаем осваивать «татьевские ковши» — здесь Ильин покосился на своего коллегу с завистью, потому что сталь для этих ковшей едва ли не самая капризная и взяться за это дело могут лишь действительно большие мастера. Грешным делом он подумал: не прихвастнул ли коллега? Он знал, как на многих металлургических заводах Урала и Юга бились с этой сталью и ничего не получалось, а здесь уже получается. И лишь тогда, когда увидел эти ковши, грустно подумал: ну, нам-то, пожалуй, они могут сниться только в самых хороших снах…

Копии всей документации уже были изготовлены к их приезду, и это тоже приятно удивило Ильина. Можно было возвращаться домой, сейчас не до Эрмитажа или БДТ. А вот к Кольке Муравьеву он должен был зайти обязательно. Колька, когда он позвонил ему, начал шуметь: зачем остановился в гостинице, я же тебя просил сразу ко мне. Ильину пришлось сказать, что он здесь не один и неловко оставлять товарищей. Это немного успокоило Кольку.

Ехать к нему пришлось чуть ли не через весь город. Ильин очутился в Купчине, среди одинаковых, скучных, плоских домов. Даже не верилось, что это тоже Ленинград. Низкое серое ноябрьское небо лишь подчеркивало это унылое однообразие. Летом здесь, наверно, тоже не очень-то… Маленькие деревца, высаженные вдоль улиц, еще не скоро станут большими деревьями.

Он долго искал нужный ему дом и наконец-то нашел. Колька уже волновался: у нас здесь как в лесу, а ежели пьяненький — проще простого ломиться в чужую квартиру, такие случаи были. Соседская малышка вышла погулять и исчезла, целый день искали — оказывается, тоже ходила по чужим лестницам. Ну, здравствуй!

— Наконец-то, — усмехнулся Ильин, проходя в комнату. — Здравствуй.

Он приехал, как и просил Колька, к обеду, но хозяйничать пришлось самим: Колькина жена была в больнице, на дежурстве, и Ильин подумал: хорошо, вдвоем будет проще.

Видимо, Колька попросил жену приготовить обед «по первому разряду», и Ильин внутренне улыбался, когда хозяин доставал из духовки латку с сигами, ставил на стол какие-то немыслимо красивые бутылки с иностранными этикетками, хрустальные бокалы и рюмки — во всем этом Ильину виделось пусть маленькое, но все же хвастливое самодовольство. Впрочем, это впечатление быстро прошло, едва они сели за стол друг против друга и Колька сказал с шутливой грустью:

— Извини, конечно, но мне так было приказано. А по совести — сели бы мы с тобой на кухне и врезали простой «столичной» под соленый огурец.

— Зачем? — сказал Ильин. — Так все-таки приличней. Как и положено доктору наук.

— А знаешь, что у Князя Потемкина сын? — вдруг рассмеялся Колька. — Вот разошелся на старости лет! Не то что мы с тобой.

Ильину нравилось, что разговор шел неспешный, неутомительный, но он предчувствовал, что рано или поздно Колька вернется к тому вагонному странному разговору, и ему было даже интересно, что же такое заметил Колька у него дома, что дало ему повод задать тот вопрос.

Но Колька начал говорить об Ольге. Оказывается, он просидел у нее несколько часов, и Ольга рассказывала ему о себе, о своей жизни. Вот не повезло человеку! А ведь золотая душа, доброта необыкновенная, и умница к тому же, и…

— Да, — сказал Ильин. — Я тебе завидую, Колька. У тебя есть радость открытия. А я уже привык, что она всегда рядом, и словно перестал замечать. Но и меня она потрясла недавно.

Он рассказал историю с фотографией матери.

— И, знаешь, я даже забыл поблагодарить ее.

— Ну и сукин сын, — заметил Колька.

— Нет, — грустно качнул головой Ильин. — Понимаешь, совсем не то… Она всегда была рядом. Я мог бы тебе многое рассказать… Посылки присылала в Москву, когда я учился… У нее постоянное желание делать людям добро, не требуя ничего взамен, даже простого слова — «спасибо». Это у нее не самоцель, это ее существо.

— К тому же ты и дурак, — спокойно заметил Колька. — Быть рядом столько лет и не замечать, что она просто-напросто любит тебя.

Ильин, вздрогнув, оторопело поглядел на Кольку.

— Ну, чего смотришь? Она сама сказала мне об этом, и я не желаю скрывать. Я-то, дурень, увидев вас вместе, сразу и решил: муж и счастливая жена, — так она глядела на тебя, так брала под руку, так улыбалась тебе, когда мы танцевали с ней. Я еще подумал: через столько-то лет!.. Ты дурак, парень. Конечно, ты полюбил другую и сколько угодно можешь бормотать мне про духовную и сексуальную избирательность, но я-то не просто собаку съел на психологии семейных отношений, а упряжку вместе с каюром и нартами. У нее очень тихая любовь, вот в чем дело…

— Но…

— Помолчи уж лучше! — усмехнулся Колька. — Скажешь, а как же тот курсантик, а потом муж? Да слава богу, что они у нее были! Ей надо было спасаться от себя самой, и еще от тебя. Тебе-то ведь это небось и в голову не приходило!