Семь страниц из истории русской музыки - [8]
Весь 1839 год Глинка не брался за «Руслана», ограничиваясь небольшими произведениями. Он писал романсы, фортепианные произведения, создал «Вальс-фантазию», вальс и польский для оркестра и мн. др. Лучшие из этих творений были вызваны к жизни новым душевным увлечением композитора. В доме своей сестры М. Стунеевой Михаил Иванович познакомился с дочерью «музы» Пушкина Анны Петровны Керн, Екатериной Ермолаевной. Девушка ответила на его чувства взаимностью. Эта любовь, хотя и не закончилась браком, подарила миру такие лирические шедевры, как «Вальс-фантазия» и романс «Я помню чудное мгновенье», посвященные Глинкой Екатерине Ермолаевне.
Много времени и сил отнимала также беспутная и нетрезвая холостая компания Нестора Кукольника с братией, отношения с которой завязались еще в 1835–1836 годах. Кукольник со своим братом Платоном Кукольником превратил свою петербургскую квартиру в место многолюдных собраний литераторов, журналистов, художников и актеров. Эти встречи пользовались громкой известностью в художественной среде Петербурга. Здесь собирались поэты, писатели, художники, люди различных талантов, взглядов и направлений. Густая толпа гостей, посещавшая «среды» Кукольника, была пестрой и непостоянной по составу, но компанейский нрав хозяина, его талант рассказчика и стихотворца-импровизатора постепенно способствовали появлению постоянных посетителей дома Кукольников. Вскоре здесь образуется небольшой литературный кружок, в котором тесные творческие контакты между представителями разных видов искусства впервые находят свое прямое выражение. Костяк кружка составили сам Кукольник, М. И. Глинка и К. П. Брюллов, и неспроста — эта тройка, в глазах современников символизировавшая союз трех искусств (живописи, музыки и поэзии), привлекала к себе внимание многих. Кукольник был музыкально образованный человек и понимал толк в живописи. Он печатно пропагандировал труды Брюллова и Глинки, участвовал в создании либретто обеих опер композитора. Ему, в частности, принадлежит сцена Вани в «Иване Сусанине». Нестор Петрович помогал Глинке в написании его произведений — в 1840 году Глинка написал цикл романсов «Прощание с Петербургом» на стихи Кукольника и даже создал музыку для его драмы «Князь Холмский».
А. Н. Серов оставил в своих воспоминаниях выразительный портрет Глинки того времени: «Брюнет с бледно-смуглым, очень серьезным, задумчивым лицом, окаймленным узкими, черными, как смоль, бакенбардами; черный фрак застегнут доверху; белые перчатки; осанка чинная, горделивая…
Как все истинные артисты, Глинка был темперамента, по преимуществу, нервного. Малейшее раздражение, тень чего-нибудь неприятного вдруг делали его совсем не в духе; среди общества, которое было не по нем, он, даже приневоливая себя, решительно не мог музицировать. Напротив, в кругу людей, искренне любящих музыку, горячо ей сочувствующих… более далеких от условного, холодного этикета и пустой церемонности великосветских гостиных, Глинка дышал свободно, свободно весь отдавался искусству, увлекал всех, потому что сам увлекался, и чем дальше, тем больше увлекался, потому что увлекал других».
Только в середине 1840 года Глинка снова принялся за «Руслана». Осенью 1841 года работа над оперой пошла быстрее, и к весне 1842 года она была почти совсем готова, а 27 ноября 1842 года состоялось ее первое представление, принесшее автору ряд чувствительных огорчений. Премьера «Руслана и Людмилы» была приурочена к шестилетней годовщине постановки первой оперы Глинки — «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») — и состоялась на той же сцене Большого театра в Санкт-Петербурге и в то же число (9 декабря), что и «Жизнь за царя».
Публике и высшему обществу опера не понравилась. Император Николай I после IV акта демонстративно вызвал одного декоратора Роллера и уехал, не дождавшись конца. «Знатоки» объявили оперу «неудавшейся», артисты обижались за «неблагодарные» партии, а Ф. Булгарин открыл против нового произведения Глинки целую кампанию в своей «Северной Пчеле».
Сейчас, когда опубликованы материалы, касающиеся работы Глинки над оперой — ее план, письма композитора к либреттисту В. Широкову, не говоря уж об автобиографических записках композитора, — трудно понять, как можно было упрекать Глинку в беспечности по отношению к созданию либретто. А такие упреки раздавались со стороны современников композитора, да и позже: «Либретто сочинялось почти без предварительного, строго обдуманного плана, писалось по клочкам и разными авторами», — писал в свое время А. Серов. Надо признать, однако, что поводом для такого представления о работе над оперой послужили в какой-то мере слова самого Глинки. Вот что он писал в своих «Записках»: «В 1837 или 1838 году, зимою, я однажды играл с жаром некоторые отрывки из оперы «Руслан». Н. Кукольник, всегда принимавший участие в моих произведениях, подстрекал меня более и более. Тогда был там между посетителями Константин Бахтурин; он взялся сделать план оперы и намахал его в четверть часа под пьяную руку, и вообразите: опера сделана по этому плану! Бахтурин вместо Пушкина! Как это случилось? — Сам не понимаю». Надо сказать, что на этом участие Бахтурина (если верить Глинке, что это его план) и закончилось. Сохранившиеся планы и материалы самого Глинки со всей очевидностью доказывают его кропотливую работу над малейшими деталями сюжета. И можно согласиться с В. Стасовым, утверждавшим, что «никогда еще никакой композитор более Глинки не заботился о либретто и всех его подробностях, начиная от самых крупных и кончая самыми мелкими, и никогда никакой композитор не представлял менее Глинки чего бы то ни было произволу и вкусу своего либреттиста».
