Самый грустный человек - [25]

Глава восьмая

Король состарился. Состарился и Страуд. А игра между тем не была завершена. Они родились в один и тот же год. В один и тот же год была решена их участь. Один стал коро­лем, другой — узником. Две эти противоположные судьбы скрестились, сплелись и были уже неразделимы. Король каждый год в день своего рождения требовал принести ему последнюю фотографию Страуда и прятал ее в своем пись­менном столе. Иногда он тайком вытаскивал эти фотографии и долго разглядывал их, внимательно сравнивая последнюю с предпоследней. И чем больше он старел, тем чаще он по­вторял эту процедуру. Говорят, в нагрудном кармане он хра­нил еще одну фотографию, чью — неизвестно, потому что ее никто не видел. Многозначительно шептались, что в боль­шой приемной под фотографией отца спрятана еще какая-то фотография, чья — неизвестно. Никто не видел...

Но ведь своих фото король вроде бы не прятал...

Он думал так: когда-нибудь, рано или поздно, Страуд ум­рет. И его вопрос сам собою ликвидируется. Но он ужасно трусил, его пугала мысль о том, что Страуд переживет его и, значит, снова оставит в дураках. Во всяком случае, однажды в минуту откровения он мысленно признался себе, что, если ему удастся заставить Страуда умереть, он достигнет своей высшей цели и восстановит границы свободы и несвободы, восстановит авторитет закона и наказания, то есть снова укрепит те основы, без которых его страна не может суще­ствовать. И тогда он с легким сердцем запрется в какой-ни­будь из дальних комнат дворца, опустит все занавески и вда­ли от людей, оставшись наедине с собой, вволю поплачет. О чем обязан будет тут же забыть.

— Ну? — мрачно спросил он первого министра.

— Началась вторая мировая война, ваше величество.

— Мы тоже участвуем? — испугался король.

— Нет. Англия, Франция, Россия...

— Германия небось начала? Так я и знал. И давно все это происходит?

— Уже год, ваше величество.

— Ничего. Пускай пока сами разбираются. Мы дальше всех от Германии. Пусть судьба будет справедлива к нам хоть немножко. А королю Германии в знак уважения отправь мое фото с автографом. Еще? — И как итог своих печальных раз­мышлений он захотел в лице первого министра увидеть то человеческое качество, к которому сам не имел права стре­миться. — Ну ладно, не надо. Ты с этой минуты больше не первый министр. Я решил сменить тебе должность.

— Неужели ваше величество недовольны мною? — изме­нился в лице первый министр.

— Я хочу назначить тебя министром откровенности. В конце концов должен же быть на свете хоть один человек, который не побоится сказать мне в лицо всю правду! — взорвался король. — Ведь существуют возраст, годы, когда это делается просто необходимостью.

— Но, ваше величество... разрешите указать на одно не­соответствие... Мы слишком долго работаем вместе.

— И слишком долго оба лжем. Знаю. Но у тебя есть два достоинства. Во-первых, ты раболепен, и если будет мой приказ, ты мгновенно заоткровенничаешь. Во-вторых, ты труслив. Если я назначу тебя министром откровенности, ты со страху не сможешь быть неоткровенным.

— Благодарю вас, ваше величество! — растрогался первый министр. — Я постараюсь оправдать ваше доверие.

— Ну, министр откровенности, слушай мой первый во­прос. Я хорошо руковожу моей страной?

— Разрешите не отвечать, ваше величество. Более откро­венным быть невозможно.

— Мои подданные любят меня?

— Этот вопрос никогда не должен вас интересовать, так как если мой король испытывает потребность в любви, зна­чит, он уже не чувствует себя сильным, как прежде. Исклю­чите эту потребность, ваше величество.

— А поединок между мною и этим птичником, чем он, по-твоему, завершится, кто возьмет верх?

— Безусловно, вы, ваше величество.

— Ну-ка, ну-ка, — оживился король, — почему?

— Потому что вы очень опасный и коварный человек. И за вашими странностями, кажущимися безобидными, пря­чется ужасный и жестокий деспот.

— Ты не представляешь, до чего же мне приятно слу­шать твои слова, — расцвел в улыбке король.— Ты словно делаешь мне массаж.

— Но пока держит верх он, ваше величество. Вы захоте­ли отнять у него его птиц и перевести в другую тюрьму, вы думали убить его этим, а он не только не умер, но и одурачил вас.

— Но сейчас я снова нашел выход. И на этот раз беспроигрышный.

— Не сомневаюсь, ваше величество. Этот орнито­лог честный человек, ему не выстоять перед вашим коварст­вом.

Король знал, что Страуд завалил его план с помощью книг и безукоризненного знания законов. И тогда он после­довал примеру Страуда и тоже обратился к книгам. Он про­штудировал труд Страуда о тюрьме, прочитал всю суще­ствующую юридическую литературу и наконец набрел на нужную строку. Ужасная ошибка, которую допустил суд пятьдесят лет назад. Неслыханное беззаконие потрясло даже его черствую душу. Страуда не имели права заключать в одиночную камеру. Он скажет об этом Страуду. И от этого известия у Страуда разорвется сердце. Но почему снова яви­лась его мать и почему она целую неделю упорно дожидается приема? Весьма несвоевременный приход... А впрочем... Ко­роль приказал впустить ее. Мать вошла, с достоинством поклонилась.

— Я мать Страуда, ваше величество.