Самый грустный человек - [23]

— Но я не вижу смысла... Это-то меня и настораживает. Какова его цель, надзиратель?.. Он хочет отнять у меня моих птиц?..

— Угадал, Страуд. В новой тюрьме тебе не позволят дер­жать птиц.

— Но почему, почему? — Страуд должен был понять при­чину, во что бы то ни стало понять. — Это не может быть бессмысленной подлостью. Бессмысленную подлость можешь совершить только ты.

— Ты считал меня ниже себя. Поди теперь с королем по­воюй! — злорадно осклабился надзиратель и вдруг, перейдя на шепот, испуганно спросил: — А короля ты сможешь уло­жить на лопатки?

— Смогу, — уверенно ответил Страуд.

— Не ошибаешься, Страуд? — побледнел надзиратель.— Подумай хорошенько.

— Смогу. Если ты мне поможешь.

— Я? — съежился от ужаса надзиратель. — Да ты что, Страуд, опомнись. Не припутывай меня, нет!

— Помоги, надзиратель, не пожалеешь! Если я возьму верх над королем, будет и твоя победа. Твоя победа и твоя заветная тайна. Самое счастливое воспоминание в твоей жиз­ни. — Страуд был воодушевлен. Он нашел ключ. Он знал, что слабость надзирателя — разводить философию. — Отныне ты никого не будешь бояться. Ты и меня перестанешь боять­ся. Ты станешь сильным человеком. Очень сильным. Ты по­бедишь не только короля, но и меня. Потому что мне придет­ся воспользоваться твоей помощью.

— И может быть, после этого я еще лучше стану служить королю, — неуверенно вставил надзиратель.

— Да, надзиратель. Ты еще больше станешь любить свое­го короля, — продолжал с жаром Страуд, — потому что бу­дешь знать, что победил его. И никто ничего не узнает.

— А ты пожизненно заключенный. Тебя нет. Не суще­ствуешь. Ты труп! — Глаза у надзирателя заблестели. — Ты не в счет, я полностью застрахован. — Он поверил, что нако­нец-то он действительно возьмет верх над Страудом. И, во­одушевленный этим, спросил нетерпеливо: — Что я должен сделать ?

— Помнишь дом, где мы с тобой были?

— Помню, как же. Этот дом чуть не положил конец моей карьере. Мое счастье, что врачи тебя спасли.

— Пойдешь туда, узнаешь адрес женщины по имени Ге­ра, разыщешь ее и приведешь ко мне.

— Только-то?

— Да. От тебя ничего больше не требуется.

— Прямо сейчас и пойду. — Он пошел было к двери, но вдруг что-то вспомнил, вернулся и зашептал Страуду на ухо: — За дверью тебя ждет твой новый надзиратель. Это ничтожество смотрит на меня свысока, потому что его тюрь­ма самая ужасная во всей стране.

За долгие годы заключения Страуд прочел множество ненужных книг, у него появилась масса ненужных познаний, куча ненужных сведений. Все это беспорядочно, балластом накапливалось у него в памяти. Так, например, он назубок знал историю права. Во время разговора с надзирателем ему вспомнился один закон, и он решил непременно его обы­грать. Дело в том, что территория этого штата некогда при­надлежала Франции. Законы для жителей этой территории были учреждены известным парижским договором. Поло­жения договора безусловно обязана была принять любая страна, в чье владение входил штат.

Страуд быстро нацарапал что-то на листе бумаги и стал ждать Геру. Он убеждал себя, что волнуется перед пред­стоящей встречей. На самом же деле никакого волнения не было. Было просто нетерпение. Если бы Гера пришла в дру­гой раз, у него бы непременно от волнения колотилось серд­це. Но сейчас им владел один лишь неистовый азарт. Гера для него сейчас была орудием, с помощью которого он дол­жен был одурачить короля и расстроить его планы, пока что Страуду не до конца ясные. Ничто сейчас для него не имело значения — ни Гера, ни даже весьма конкретная угроза быть переведенным в другую тюрьму, что лишило бы его возможности работать. Важно было одно — одолеть короля, вслепую помешать ему. Самым главным сейчас была эта абстрактная победа. Его глаза блестели от предвкушения близкой игры, руки лихорадочно дрожали, и от напряженности перехваты­вало дыхание.

Неожиданно в камеру вошла и замерла на пороге — Гера. Казалось, она несколько даже подурнела от волнения. Ей хо­телось сказать сразу очень многое, но она только пробормота­ла:

— Прости меня.

— За что?..

— Я тогда действительно ждала тебя... в порту...

— А те десять минут... что я просил тебя...

— Ждала...

— Я в тот день был очень счастлив, Гера...

Гера не имела того блеска, что в тот вечер, она была в черном плаще, из-под которого виднелся домашний халат. Торопилась, верно. Волосы небрежно заколоты. И запаха духов не слышно. Сегодня она была обычной женщиной, та­кой реальной в этих мрачных и бесцветных стенах. Желан­ной и доступной.

— Когда я узнала, когда этот человек рассказал мне обо всем...— Гера ломала пальцы.— Все так усложнилось.,, так запуталось... И в то же время все стало до того ясно и про­сто, что, видишь, я могу вот так стоять перед тобой, могу, не стесняясь, сказать человеку, которого и получаса не виде­ла, — я тебя люблю...

— Гера, не надо... — испугался Страуд. — Если ты будешь продолжать, я пропал... Если скажешь хоть одно еще слово... я не смогу сопротивляться, не смогу не слушать тебя... Ведь я тридцать лет ждал этих слов...

— А зачем тебе быть крепким и зачем мне быть крепкой? Для кого? — В глазах Геры показались слезы.