Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [56]
«Саломея» Коринта сыграла большую роль в его карьере. Когда в 1900 году он завершил эту картину, то подал заявку на выставку Мюнхенского сецессиона, с которым не выставлялся с 1893 года из‐за сложных отношений с некоторыми из его участников. Эта попытка оказалась неудачной. Потом у художника появилась возможность показать «Саломею» на второй выставке Берлинского сецессиона, где его картина имела оглушительный успех. Репродукция «Саломеи» была опубликована в «Rosenhagen’s Review», что укрепило репутацию ее создателя.
Увлечение Коринта Саломеей продолжилось в 1902–1903 годы, во время его сотрудничества с театром Макса Рейнхардта, ставившего пьесу Оскара Уайльда[289]. В своем спектакле Рейнхардт стремился отойти от натуралистических решений и выразить суть пьесы посредством режиссуры и оформления. Роль Коринта здесь была очень велика – он был декоратором у Рейнхардта с 1902 по 1907 год и считал «Саломею» самой неоднозначной из пьес, над которыми ему пришлось работать в тот период. Коринт сделал для пьесы эскизы костюмов, а скульптор Макс Крузе создал декорации.
«Саломея», переведенная на немецкий Хедвиг Лахман, впервые была представлена зрителям на закрытом показе в Кляйн-театре 5 ноября 1902 года. Берлинская премьера состоялась 29 сентября 1903 года в Новом театре. Хорст Ур отмечает: «Костюмы Коринта добавили к этой зловещей тональности варварского блеска. За счет своей яркой роскоши эти многоцветные, инкрустированные цветными камнями одеяния выражали ту повышенную развращенность, что управляла зловещим сюжетом»[290].
Тогда же Коринт создал портреты актеров, занятых в спектакле. В январе 1903 года он написал Гертруду Эйзольдт (1870–1955) в роли Саломеи. Эйзольдт была удивительно многогранной актрисой, способной изобразить противоречивый характер своей героини – сочетание детской невинности и сладострастной жестокости. Коринт стремился уловить амбивалентность натуры Саломеи и ее эмоций, как они были сыграны Эйзольдт. После первого представления в Кляйн-театре актриса позировала Коринту в его студии, в украшениях и костюме, которые он для нее придумал. Ур так описывает ее портрет в образе Саломеи:
Без каких-либо дальнейших отсылок к пьесе Уайльда Коринт показал в своем портрете обобщенный образ порочности, отчасти, возможно, в ответ на модные в то время изображения шаблонной femme fatale, но и, конечно, из собственного интереса к универсальному человеческому измерению[291].
Приложение 2
Саломея в русской культуре
Три знаменитых русских поэта XX века написали произведения, героиней которых стала Саломея. Александр Блок посвятил ей нескольких стихотворений – отчасти под впечатлением от своего путешествия в Италию, отчасти под влиянием Малларме и Уайльда. Блок был очарован тем, как итальянские художники создавали автопортреты decapité. В центре первого из его стихотворений о Венеции и венецианском триптихе – Саломея, которая несет на блюде голову, которая оказывается головой самого поэта[292].
В строфе, не вошедшей в окончательный вариант, Блок, используя эпизод из пьесы Уайльда, когда Саломея наконец-то целует уста обезглавленного Иоанна Крестителя, изображает ее целующей его – Блока.
Блок также использует образ Саломеи в стихотворении 1914 года «Антверпен», написанном по следам его путешествия в Голландию в 1911 году.
Хотя Блок наделяет его собственным смыслом и связывает с началом Первой мировой войны, на это стихотворение сильно повлияло нидерландское искусство[295] – особенно изображение Саломеи Квентином Массейсом; по сути, стихотворение представляет собой экфрасис этой картины.
В 1916 году Осип Мандельштам написал стихотворение под названием «Соломинка», вдохновленное княжной Саломеей Андрониковой (1888–1982). Андроникова была заметной фигурой в литературных и светских кругах дореволюционного Санкт-Петербурга; благодаря своей удивительной красоте она воспринималась как femme fatale, и Мандельштам был сильно в нее влюблен. В своем стихотворении Мандельштам соединяет образы Саломеи и Лигейи – героини одноименного рассказа Эдгара По. Однако поэта интересует не история о Саломее, а главным образом звучание ее имени и жестокость, давно ставшая неотъемлемой принадлежностью этого образа и в данном случае ассоциативно связанная с мучениями самого поэта, вызванными его безответным чувством к Саломее Андрониковой.
Ил. 27. Валентин Серов. «Ида Рубинштейн в образе Саломеи». 1910 г.
