Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [44]

В 1890 году Уайльд говорил друзьям, что собирается написать «Саломею». Вот как пишет об этом Ричард Эллман:

Он обедал на Пикадилли с [американским писателем] Эдгаром Солтусом, после чего они вдвоем посетили лорда Фрэнсиса Хоупа, жившего напротив. Убранство его жилища было в целом скупым; исключение составляла гравюра, на которой был изображен танец Саломеи на руках, описанный Флобером в «Иродиаде». Подойдя к гравюре, Уайльд сказал: «La bella donna della mia mente» [ «Прекрасная госпожа моей души»]. Согласно воспоминаниям миссис Солтус, Уайльд сказал, что хочет написать свою «Саломею», и Солтус, собиравшийся писать о Марии Магдалине, отозвался: «Непременно напишите. Будем вдвоем добиваться благосклонности этих распутниц». Книга Солтуса вышла первой, и Уайльд похвалил ее, назвав «пессимистичной, отравляющей и прекрасной» <…>. Прочитав «Саломею», Солтус тоже воздал должное Уайльду, сказав, что последняя реплика пьесы заставила его содрогнуться[230].

Когда Уайльд был в гостях у поэта Жана Лоррена, в 1883 году тоже опубликовавшего свое стихотворение о Саломее, то обратил внимание на скульптурное изображение отрубленной женской головы, напомнившее ему историю, взятую, по-видимому, из нубийского источника, обнаруженного Буасьером. В ней рассказывается о молодом философе, которому Саломея в знак своей любви отдала отрубленную голову Иоанна Крестителя, в ответ на что тот сказал:

«Что я действительно хотел бы получить, так это твою голову, дорогая моя». <…> Вечером того же дня раб приносит философу голову его возлюбленной на золотом блюде. Но философ спрашивает: «Для чего мне эта кровавая мерзость?» – и возвращается к чтению Платона. Не кажется ли вам, что эта принцесса и есть Саломея? А это изваяние, – Уайльд показывает на бюст, – изображает ее голову. Так Иоанн Креститель отомстил за свою смерть[231].

Увидев лорреновскую скульптуру, Уайльд задумал написать пьесу «Обезглавливание Саломеи», в сюжете которой хотел соединить наказание Саломеи за казнь Крестителя с превращением ее в святую. Следуя фольклорной традиции, он намеревался сочетать два разных сюжета: историю Магдалины и ее скитаний в пустыне и средневековые мистерии, в которых Саломее льдина сносит голову. Морису Метерлинку Уайльд говорил:

После того как она поцеловала отсеченную голову, разгневанный Ирод приказал было сокрушить ее щитами, но, вняв мольбам Иродиады, ограничился ее изгнанием. Она удалилась в пустыню, где жила долгие годы, всеми отверженная, одинокая, одетая в звериные шкуры <…>. Увидев проходящего мимо Иисуса, она признала в нем того, о ком возвещал глас обезглавленного, и поверила в него. Но, чувствуя себя недостойной находиться с ним рядом, она ушла с намерением нести слово Божие в иные страны. Она пересекла реки и моря; пройдя через знойные пустыни, она достигла пустынь, покрытых снегом. Однажды она переходила замерзшее озеро близ реки Роны, и вдруг лед под ее ногами треснул. Она провалилась в полынью, и острая ледяная кромка врезалась в ее плоть и обезглавила ее; перед смертью она успела произнести имена Иисуса и Иоанна. Люди, которые подошли позже, увидели на серебряном блюде вновь сомкнувшегося льда ее отсеченную голову, подобную украшенной рубинами тычинке цветка и увенчанную сияющим золотым нимбом[232].

Как мы знаем, Уайльд отказался от этой идеи, но всегда оставался верен своему убеждению в том, что «всякая невоздержанность, равно как и всякое воздержание, имеет свое наказание»[233].

В период обдумывания «Саломеи» Уайльд увидел в парижском «Мулен-Руже» румынскую акробатку, как Саломея Флобера, танцующую на руках, что произвело на него сильное впечатление – Уайльд даже послал танцовщице записку с приглашением исполнить танец Саломеи в постановке своей пьесы, если она состоится. Румынка не ответила на приглашение, но встреча с ней добавила ему решимости для воплощения его замысла.

Несмотря на обилие факторов, повлиявших на Уайльда, его «Саломея» – совершенно оригинальное произведение, как бы обобщающее всех Саломей, созданных прежде. Саломея Уайльда обладает теми же чертами, что героиня картины Моро «Саломея, танцующая перед Иродом», – так искусно описанными Дез Эссентом в романе Гюисманса «Наоборот». Мало этого – Уайльд наделяет ее мужской ипостасью Любовника, противоположной ипостаси Возлюбленной, и ошеломляет зрителя рядом намеков, демонстрирующих его взгляды на женщин, религии и искусство. Кроме того, пьеса Уайльда вступает в диалог с неоконченной поэмой «Иродиада», являющийся своеобразной данью уважения Малларме. Некоторые мысли уайльдовской пьесы, как это было и в поэме Малларме, относятся к эстетике и философии творчества. Наконец, что более важно, эта пьеса служит иллюстрацией уальдовского убеждения в том, что успешное произведение искусства должно быть глубоко драматичным, поскольку «нам никогда не прискучит наблюдать, как мечется эта беспокойная душа из одного тупика в другой»[234].

Данное в пятой главе романа Гюисманса описание картины Гюстава Моро «Саломея, танцующая перед Иродом» послужило источником вдохновения для Уайльда:

Нет, это не лицедейка, которая танцем бедер, груди, ляжек, живота заставляет старца исходить от животной страсти и подчиняет его себе. Это уже божество, богиня вечного исступления, вечного сладострастия. Это красавица, <…> это бездушное, безумное, бесчувственное чудовище, подобно троянской Елене, несущее погибель всякому, кто ее коснется