Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [33]
В процессе ее создания Малларме, усомнившись в существовании Бога и миссии поэта в качестве его провозвестника, задумался о его назначении и о содержании несомой им вести. Через пережитый им мистический опыт Малларме пришел к выводу, что поэт – провозвестник Абсолюта, то есть идеальной красоты, являющейся ипостасью возвышенного. В июле 1866 года Малларме писал, что, обретя Небытие, он обрел и Красоту[150]. 14 мая 1867 года он формулировал это так:
Я достаточно долго падал в Пустоту, чтобы говорить с уверенностью. Есть лишь Красота, и лишь у нее есть совершенное выражение – Поэзия. Все прочее – ложь[151].
Таким образом, для Малларме акт искусства – стихотворение – должен быть прекрасным, чтобы репрезентировать Абсолют или хотя бы приблизиться к этому. В этом случае стихотворение становится синонимом красоты, которая, будучи совершенной, в свою очередь является символом Абсолюта.
Малларме считал, что задача поэзии – «изображать не саму вещь, но впечатление, которое она производит»[152], и что «стих, следовательно, должен состоять не из слов, но из намерений и все слова отступают перед чувственным переживанием»[153]. Начиная с 1864 года Малларме находился в поиске художественных средств для осуществления поставленной перед собой задачи. «Иродиада» должна была стать его литературно-философским манифестом – и одновременно достоверным портретом его души, образом его погруженного в процесс создания, отделяющегося и затем соединяющегося с результатом творения внутреннего «я»[154]. Уоллес Фоули отмечает:
«Иродиада» – не просто раннее творение, переделанное Малларме в конце жизни. Это поэма, с которой он жил или скорее боролся всю свою жизнь, и она иллюстрирует – возможно, лучше, чем любое другое сочинение, – его глубокую любовь к стихотворению и отчаянные трудности, через которые он проходил, стремясь достичь его, найти форму, подходящую для выражения идеи. На одном уровне интерпретации Иродиада – холодная девственная принцесса, держащаяся в стороне от мира мужчин, но она также может символизировать и само стихотворение, которое так сложно поймать и удержать, что поэт в конце концов теряет всякую надежду. Иродиада – это и персонаж, который Малларме старался укротить, и мифический образ, значение которого выходит далеко за рамки понимания поэта. Она тяготеет над жизнью Малларме как поэта в двойной роли принцессы и мифа, персонажа и символа[155].
Главный персонаж в «Сцене» – центральной части поэмы – прекрасная юная белокурая принцесса Иродиада. Малларме объясняет в предисловии, что, дав ей другое имя, надеялся отделить свою героиню от библейской истории и существующих представлений о Саломее.
Я оставил имя Иродиада, чтобы можно было ясно отделить ее от Саломеи, которую я назвал бы современной или эксгумированной с ее архаичным преступлением – танцем и т. д., обособить ее от одиноких картин, выражающих это событие, ужасное и загадочное, и отразить то, что, возможно, последовало; появляясь со своим атрибутом – головой святого, – девушка символизирует чудовище вульгарных любителей жизни – это украшение мешало[156].
Роберт Кон считает, впрочем, что произношение имени Иродиада похоже по звучанию на французские слова «rose», «Eros» и «héros»[157], что могло стать одной из причин предпочтения, отданного Малларме этому имени.
Образы и истории Иродиады/Саломеи, описанные Малларме, широко распространились лишь в искусстве XIX века. Как говорилось выше, в Средние века роли матери и дочери в истории казни Крестителя взаимно подменялись – дочь часто называли именем матери и наоборот[158]. Художник Анри Реньо, друг Малларме, убитый во время прусской войны в 1870 года, первым в XIX веке написал Саломею, которую он назвал Иродиадой, в виде девушки-цыганки (ил. 13) – центральной и единственной фигуры на картине: хотя она и держит блюдо, головы на нем нет, на ее месте лежит меч. Это делает главным объектом внимания Иродиаду/Саломею, а не Крестителя: Иродиада/Саломея, изображенная сама по себе, а не как второстепенный персонаж истории об Иоанне Крестителе, послужила поводом для возникновения новой традиции описания femme fatale в искусстве.
Малларме, однако, следует этой тенденции лишь формально, потому что в действительности его цель – наделение другим, более важным и более личным, смыслом образа Иродиады. Намерение его состоит в том, чтобы подчеркнуть не ее фатальный танец или роль, которую она сыграла в обезглавливании Иоанна Крестителя, а ее характер – именно он ключевой элемент поэмы Малларме. Под видом femme fatale Малларме создает яркий образ необычной красоты Иродиады и ее внутреннего мира, чтобы сделать ее метафорой своего понимания творчества, сугубым символом произведения искусства, означающим и поэзию, и поэта.
В то же время целью неоконченной «Свадьбы Иродиады» было иносказательно передать присущие художнику поиски поэтического образа для создания совершенного произведения искусства, которое, выразив совершенную Красоту, стало бы воплощением Абсолюта[159]
