Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [35]
Остин цитирует письмо, в котором Малларме излагает тезис, антитезис и синтез трансформации Красоты на протяжении веков. Он метафорически изображает три стадии, через которые проходит Красота (а значит, и стихотворение), чтобы в конце концов достичь синтеза[171].
Сначала, в «Прежней увертюре», когда Иродиада, как стихотворение, все еще принадлежит «незнаемым векам», она – «Чистая красота» (la Beauté sereine), стихотворение, которое еще не родилось, но уже живет в душе поэта как идея. Это – тезис. Затем, в «Сцене», когда метафорически изображенное стихотворение находится в процессе создания, но все еще не родилось и не отделилось от своего создателя, оно утрачивает состояние своей чистоты и становится «мутной» Красотой – это антитезис. Наконец, в третьей части («Гимне Иоканаана») Красота проходит через синтез и становится совершенной.
В «Сцене» Иродиада имеет девственную и чистую природу. Неявленность внешнему миру, изумительная красота и постоянное ожидание того, что приведет ее к новой форме существования и освободит от добровольной самоизоляции, делают ее аллегорией стихотворения. Она ждет и одновременно боится выхода в мир. Кормилица спрашивает ее:
Иродиада отвечает:
Подсознательное ожидание «чего-то» (une chose inconnue), возможного перехода от одной формы существования к другой, – символ вызревания произведения искусства. Следующая за созданием произведения стадия – отделение от своего создателя, поэта, чтобы явиться миру.
На буквальном уровне Иродиаду мучит Кормилица – одновременно аллегория мирской жизни и того, кто заботится о принцессе-стихотворении и помогает ей достичь зрелости. Метафорически Иродиада мучается оттого, что, как стихотворение, она находится в процессе рождения и созревания и готовится предстать перед миром и отделиться от создателя. Это пугающий и болезненный процесс.
В позднейшей неоконченной версии «Свадьбы Иродиады» Малларме анализирует встречу Иродиады с Иоанном Крестителем, описываемую как viol occulaire, а также реакцию Иродиады на эту встречу и ее переход от одной формы бытия к другой. Как и все в произведении Малларме, это событие имеет двойной смысл. С одной стороны, это вторжение в тайну Иродиады, то есть изнасилование, по крайней мере с ее точки зрения – вот почему Иродиада желает казни Иоанна. С другой стороны, это посвящение Иродиады в тайну Иоанна Крестителя, что в конечном счете подведет ее к преддверию Абсолюта. Это может произойти только тогда, когда Иоанн Креститель достигнет определенного состояния – вне физического существования.
Для Иродиады, двойника стихотворения, казнь Иоанна необходима. Только в идеальном трансцендентном мире – царстве Абсолюта – возможно их свободное и полное посвящение в высшую тайну друг друга: их союз – синтез, совершенное произведение искусства. Эта встреча, это viol occulaire, превращает Иродиаду как персонаж и как стихотворение, претерпевающих постоянное изменение, в «замутненную Красоту» (la beauté troublée) – произведение искусства, которое еще не достигло высшего состояния чистоты, поскольку пока находится в состоянии эволюции, претерпевая творческий процесс. Однако эта встреча для Иродиады – первая стадия посвящения (в качестве персонажа и стихотворения) в мир Иоанна Крестителя, в тайну, относящуюся к Абсолюту.
В окончательном варианте «Сцены» Малларме утверждает, что, хотя идеального произведения искусства не существует, поскольку оно находится в процессе созидания, его все-таки можно узреть – как отражение в идеальном зеркале. Образом, используемым для выражения этой идеи, становятся волосы – волосы Иродиады.
Символика волос широко использовалась в XIX веке как поэтами, так и художниками. Например, Бодлеру, который был кумиром Малларме в период написания «Сцены», принадлежит стихотворение «Волосы» («La Chevelure»). В нем Бодлер прославляет волосы как воплощение красоты, уносящее лирического героя в экзотический мир нереальной прелести, чувственности и страсти[173]. Английские художники-прерафаэлиты, особенно Данте Габрлиэль Россетти, писали своих femmes fatales, как правило, с длинными восхитительными волосами, часто рыжими. Английский поэт Роберт Браунинг использовал тот же образ в стихотворении «Любовник Порфирии», в котором он описал лирического героя, задушившего свою возлюбленную ее же длинными волосами, символизирующими его мучительную страсть. Волосы – символ земной похоти, губительной женской красоты, зачастую ошибочно принимаемой соблазненным за символ совершенства.
Но в случае с Малларме волосы имеют другое значение. Прекрасным волосам Иродиады он приписывает качества идеального зеркала и широко использует для выражения этой идеи сравнение волос принцессы с драгоценными металлами и камнями, создающими эффект отражения. Это делает саму Иродиаду прекрасным двойником идеальной Красоты, которая может существовать в земном мире лишь в виде отражения, так же как и произведение искусства, всего лишь отражающее предпринятые поэтом поиски Абсолюта.
