Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [36]
Волосы Иродиады подобны бесконечности и являются символом бессмертия, поскольку «не разделяют преходящего, бренного характера тела в целом»[174], их совершенство – символ чистоты искусства. Иродиада готова вечно пребывать в ливне своих светлых волос, кажущихся ей нетленными, хотя иногда испытывает ужас от этой «лавины», погребающей под собой ее тело.
Для Малларме цвет волос идеальной женщины почти всегда светлый, как у Иродиады. В разговоре со своим другом Эммануэлем дез Эссара о поэзии он так объяснял это свое пристрастие: «…идеальная женщина – я имею в виду эту грань красоты, этот алмаз – не брюнетка. <…> Белокурость означает золото, свет, богатство, мечту, сияние»[176]. Таким образом, для Малларме светлые волосы связаны со светом и с цветом драгоценных металлов, таких как золото, и камней, таких как алмазы. Эти образы и ассоциации широко используются в его поэме, усиливая магический эффект его искусства. Образы драгоценных камней служат в поэме напоминанием о том, что само произведение искусства – это драгоценный камень, что стихотворение – «божественный алмаз, способный поймать и отобразить неуловимый свет вечной истины»[177]. Идеальное произведение искусства обладает безупречной красотой алмаза, с которым можно сравнить Иродиаду в обрамлении ее волос. Однако Иродиада, как и стихотворение, проходит через мучительный процесс огранки, чтобы получить возможность к отражению идеального, и ее волосы – инструмент, помогающий ей достичь в этом совершенства.
«Гимн Иоканана» («Le Cantique de saint Jean») – третья часть завершенного варианта поэмы, хотя и очень отличается от «Сцены» по стилю и композиции, – является частью триптиха, очень сильно перекликающейся и связанной со «Сценой». «Гимн» – это финальное короткое стихотворение и подступ к третьей стадии гегелевской диалектики, ведущий к достижению «совершенной» Красоты[178].
Как и «Иродиада», «Гимн Иоканана» – развернутая метафора. На самом первом уровне которой Иоанн Креститель есть олицетворение представления Малларме о поэте, посредством которого Малларме высказывает свою миссию как поэта.
Исторически Иоанн Креститель был пророком, мучеником и предвестником Христа. Подобно Иоанну, Малларме стал провозвестником нового стиля в поэзии, нового поэтического языка и новой поэтической философии; подобно воззваниям Иоанна, идеи Малларме были поняты и приняты лишь немногими. Однако Малларме знал, что время его придет и что проповедуемые им идеи найдут последователей, которые назовут Малларме своим учителем – как это произошло с Иоанном.
Как Иродиада в «Сцене», образ Иоанна в «Гимне…» соединяет в себе поэта и стихотворение в процессе творческого становления, но на другой стадии, чем в «Сцене». В «Гимне…» Малларме выражает свое отношение к стихотворению, когда оно уже завершено и готово начать самостоятельную жизнь: прочтенное и признанное, оно готово вновь слиться с поэтом, образуя гармоническое единство – на сей раз в мире Абсолюта. В «Гимне…» стихотворение Малларме соединяется с голосом поэта, пророчествующего об Абсолюте.
Малларме дает понять эту мысль посредством искусно написанной казни Крестителя, служащей аллегорией отделения стихотворения от поэта. Первая строфа «Гимна…» отмечает время обезглавливания и связь между «Сценой» и «Гимном…».
В этой строфе мы видим прервавшее свое движение солнце и голову Иоанна Крестителя в момент обезглавливания, происходящего, когда солнце находится в зените и как будто останавливается на мгновение, а затем, раскаленное, снижается. Пир Иоанна Крестителя происходит 24 июня, что очень близко к дате солнцестояния. Этот пир прямо связан с легендой о «любовной истории»[180], согласно которой Саломея была влюблена в Иоанна и потребовала отрубить ему голову за то, что он не ответил ей взаимностью. Такой контекст подразумевает, что Иоанн в поэме лишается головы из‐за встречи с Иродиадой и чувств, которые он в ней пробудил[181]. Так, указывая время казни Иоанна, Малларме устанавливает связь между «любовной историей» Иродиады и обезглавливанием Иоанна или между Иродиадой и Иоанном.
Во второй и третьей строфах «Гимна…» иносказательно изображаются отношения между поэтом и стихотворением. В них говорится следующее:
Образы, использованные в этих строфах, создают картину творческого процесса в тот момент, когда поэт и стихотворение «отсекаются» друг от друга. Голова – это стихотворение, отделенное от тела – целого, прежде объединявшего поэта и его творение. Этот процесс отделения очень болезнен, хотя и необходим. После него стихотворение начнет собственную жизнь, пока снова не встретит поэта и не соединится с ним в Абсолюте.
Гимн в поэме исполняет голова Иоанна Крестителя в момент ее отсечения, которое кладет конец «тысячелетнему спору». Когда тело и голова были целым, между ними не было гармонии, так же как ее нет между поэтом и его стихотворением, когда он его сочиняет. Отрубание головы – вместилища разума и творческого начала – хотя и приносит некоторый покой, но болезненно: как-никак это мучительно, все-таки обезглавливание
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.