Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [27]
Быть художником – значит быть в образе Бога; это жизнь подражает жизни Христа, и, далее, это «Schola Crucis» святого Августина: «Tota vita Christiani hominis, si secundum Evangelium vivat, crux est» («Вся жизнь христианина, если он живет согласно Евангелиям, есть крест»). <…> изобразить себя как Христа – значит изобразить себя как художника[111].
Для Дюрера художник – одновременно и пророк, и жертва: он несет новую весть человечеству, но он же и наказан за это. В «Саломее» Тициан изображает себя как Иоанна Крестителя, святого, который подобен Христу в том, что был убит за весть, им принесенную. Добавляя в сюжет купидона, аллегорию любви между Саломеей и Иоанном, Тициан подразумевает, что Саломея на этой картине есть образ человечества, возлюбленного святым, равно как и Христом, то есть Иоанн, как и Христос, несет весть любви. Тициан – великий художник, несущий весть человечеству посредством своего творчества, – словно предвидит собственное страдание, почему и изображает себя в образе предтечи и предвозвестника Христа. Подобно Иоанну, он страдает, жертвуя собой, отдавая себя людям через служение искусству и принося им божественную весть своим творчеством.
Другая возможная интерпретация Тициановой «Саломеи» может состоять в изображении собственного самопожертвования ради искусства и тех страданий, которые сопутствуют художнику в процессе творчества. Тициан написал «Саломею» в юности, в 1515 году, когда еще не был признанным художником, когда успехи его, возможно, и ожидались, но не были гарантированы. Может быть, его «Саломея» – олицетворение самого искусства, которое он страстно любил и которое придавало смысл его жизни. Или, быть может, она означает страх неудачи, обращающей искусство в палача художника.
Вторую «Саломею» Тициан написал в 1550‐х годах, когда был на пике своей художественной карьеры. Размещенная сейчас в Национальном музее Прадо в Мадриде, она также называется «Лавиния в образе Саломеи» – в честь дочери Тициана[112], которая позировала отцу. Танцующая Саломея держит над головой блюдо с головой Крестителя[113]. Она изображена лицом к зрителю, отвернувшейся от головы. Ее лицо, взгляд и губы поразительно чувственны. На ней нет ожерелья, что делает ее плечи и шею открытыми и эротичными. Если воспринимать дочь Тициана как образ творчества, данный в виде Саломеи-палача, это может означать, что искусство смертельно опасно для того, кто ради него живет и отдает ему все, что имеет. Две «Саломеи» Тициана, взятые по отдельности и вместе, богаты такими возможными смыслами.
Эмиль Бернар
В случае с «Саломеей» Эмиля Бернара (1897) не приходится гадать, является ли голова Иоанна Крестителя автопортретом художника, поскольку сам Бернар в скобках к названию указал на это обстоятельство. По композиции и духу картина напоминает ту «Саломею» Тициана, что находится в римской галерее Дориа-Памфили, только без служанки и купидона – их у Бернара нет. Бернар был знаком с творчеством Тициана вообще и с «Саломеей» в частности: в 1893 году он путешествовал по Италии и изучал искусство итальянского Ренессанса.
В поясном портрете работы Бернара взгляд Саломеи направлен на зрителя – в сторону от блюда с головой Крестителя; то, как Саломея держит блюдо, и положение на нем головы Крестителя – все это очень похоже на Тициана. Однако Тицианова Саломея выглядит как ребенок или подросток с невинным взглядом, тогда как Саломея Бернара старше и, несмотря на молодость и красоту, выражение ее лица отмечено душевной зрелостью и невинным его не назовешь[114].
Несмотря на внешние и стилистические отличия картины от любовной портретной живописи XVI века, отсутствие купидона в произведении Бернара указывает на то, что фокус «Саломеи» Бернара – не на «любовной истории». На своей картине Бернар придает свои черты голове Крестителя, лежащей на блюде. Лицо Саломеи у Бернара напоминает его жену-египтянку Ханену (Аннетт) Саати, с которой он обвенчался 1 июля 1894 года в церкви Успения Божией Матери в Каире. О причинах такого изображения можно только догадываться.
Время перед 1897 годом было для Бернара тяжелым. 22 июля 1896 года он с семьей уехал из Каира, где они жили, и поехал в Испанию. Покинуть Египет его заставили несколько причин, в том числе смерть сестры и ее жениха в 1895 году, а также слабое здоровье сына Отси[115].
В конце лета 1896 году семейство поселилось в Гренаде. Затем Бернар тяжело заболел[116]. Ханена с трудом справлялась с обстоятельствами, и Бернару пришлось обратиться за помощью к своей матери, приехавшей в ноябре 1897 года, когда Бернар был при смерти. Мать позаботилась о нем и спасла ему жизнь. К этому времени Эмиль понял, что не имеет ничего общего с женой: ее не интересовало искусство, она была равнодушна к его работе, видя в ней лишь источник дохода. Вероятно, он винил ее и в том, как сложилась обстановка их семейной жизни, которая, несомненно, сделалась для него трудновыносимой. Поэтому картина «Саломея с блюдом», на которой Саломея изображена как Ханена, а он – как Креститель, отражает, возможно, отношение Бернара к жене в то время. Он, похоже, воспринимает ее как губительницу, женщину низменной природы, которой доступны лишь биологическая сторона жизни и размножение, которая отрицает все творческое, духовное и героическое, тем самым разрушая личность художника.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.