Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [26]
Тициан
Саломея на одноименной картине Тициана держит блюдо с головой Иоанна Крестителя. Как и во многих картинах эпохи позднего Возрождения на эту тему, Саломея отворачивается от своего трофея. Эрвин Панофский описывает эту картину так:
Саломея, несущая блюдо с головой Крестителя, изображена на фоне каменной кладки, которая, судя по замку́, является стеной тюрьмы святого и каким-то загадочным образом связана с передней стеной, прерываемой аркой. Задумчивая, грустная и немного оцепенелая, Саломея словно отпрянула от лица св. Иоанна, которое с какой-то неодолимой силой все еще притягивает ее долгие взгляды; служанка – обычно встречающаяся в изображениях Юдифи, а не Саломеи, но все же включенная сюда, возможно впервые, для создания резкого психологического контраста, – смотрит на героиню глазами преданной собаки, которая чувствует и разделяет печаль хозяйки, хотя и не понимает ее причины[104].
На заднем плане Тициан изобразил купидона, тем самым возродив средневековую версию легенды о Саломее, согласно которой она велит отрубить голову Иоанну из‐за крушения собственных любовных надежд. Тициан изобразил голову Крестителя со своими чертами, превратив ее в автопортрет. Согласно Панофскому, «Саломея» Тициана —
самый ранний пример тех портретов en decapité, в которых сраженный любовным чувством художник придавал собственные черты или Олоферну (как в случае со знаменитой «Юдифью» Кристофано Аллори в Палаццо Питти, где героиня олицетворяет любовницу Аллори, «La Mazafirra»), или Голиафу (как в случае с «Давидом» Караваджо в Галерее Боргезе)[105].
Легенда о безответной страсти Саломеи к Иоанну Крестителю впервые появилась в относящихся к XII веку сочинениях Ниварда, каноника и scholasticus св. Фараильды из Гента. Покровительница этого города св. Фараильда (латинизированное имя фламандской святой Верельды) была прямо связана с Саломеей (которую в поздней Античности и в Средние века часто ошибочно называли Иродиадой). В средневековых германских мистериях Саломея отождествлялась с фрау Хульдой, фру Хелле и фру Хельдой, древнегерманской богиней бури. Это отождествление было вызвано утверждением, встречающимся в некоторых германских легендах, что «ее унесло на небо порывом ветра, чудесным образом вырвавшимся изо рта головы Крестителя»[106], в наказание за участие в его казни. Затем фру Хельде было отведено место в «Дикой охоте» (Wilde Jagd или Wildes Heer), где ночами она летала верхом на облаках. В этом качестве фру Хельде поклонялись с X по XII век. Фонетическое сходство имен фрау Хельда и фламандского Верильда/Верельда стало причиной объединения фигур Саломеи и св. Верельды (Фараильды)[107].
Нивард превратил историю смерти Крестителя в историю любви, в которой Саломея (он называет ее Иродиадой) «была безумно влюблена в Крестителя и поклялась не выходить ни за кого другого»[108]. В ответ на это жестокий и разгневанный Ирод приказывает казнить Иоанна. В любовном отчаянии Саломея просит его голову. Она обнимает ее, омывает поцелуями и тщетно пытается поцеловать. Голова отвергает ее домогательства и дует на нее так, что она поднимается в воздух, где ее преследует дух Крестителя. Последняя отрада Саломеи в пору этих страданий – почитание миллионов поклонников, которые в конечном счете стали боготворить ее как святую, возможно, потому, что она, как и реальная Фараильда, осталась девственницей. Нивард подчеркнул слияние двух фигур, заявив:
Автопортрет Тициана в «Саломее» предполагает иной вариант образа прекрасной девушки, влюбленной в мужчину, чью голову она держит на блюде. В книге «Юность Тициана» Луи Уртик пишет, что Тицианова «Саломея» – один из многих примеров портретной живописи XVI века, когда изображается пара, связанная любовной историей или эротическим чувством. В этом случае женщина часто изображается как Саломея, а мужчина – как голова Иоанна Крестителя на блюде, которое держит женщина. Уртик считает, что присутствие купидона указывает на то, что автопортрет Тициана в образе Иоанна Крестителя – это картина на любовную тему, в которой Тициан заявляет о своей любви к даме, изображенной в виде Саломеи. Этим подразумевается, что он готов отдать за нее жизнь. Уртик пишет:
Лицо обезглавленного всегда отмечено некоторой нежностью и фатальной романтической красотой, которая растопит сердце жестокой женщины. Эти святые Иоанны с прекрасными бородами – портреты, равно как и держащие их Саломеи. В Берлине на картине, приписываемой Романино, некий grand seigneur присутствует на казни святого Иоанна, и голова, отданная Саломее, так похожа на голову grand seigneur’а, что нет никаких сомнений: этот симпатичный аристократ готов отдать жизнь за прекрасные глаза дамы[110].
Хотя такой подтекст картины Тициана возможен в свете установившейся традиции, однако у нее может оказаться и другой, более глубокий, смысл, замаскированный буквальной репрезентацией. Чтобы увидеть эту возможность, следует вернуться в начало XVI века и прочесть набросок предисловия, которое должно было открывать книгу Дюрера «Теория пропорций». Паскаль Бонафу делает из этого текста следующий вывод:
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.