Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [24]
После Первой мировой новые изображения Саломеи появлялись значительно реже. Война так занимала умы, что не оставалось ни сил, ни времени бороться с женщинами, «женской расой» и всем, что с этим связано. Мужчинам пришлось сражаться за выживание и собственное, и своих наций и культуры. Энергия, которая тратилась на определение гендерных различий и «женщины как врага, была теперь направлена на другие объекты. Поэтому после Первой мировой войны и было создано совсем немного произведений искусства, вдохновленных Саломеей, а после Второй мировой Саломея появляется еще реже. Критикам было трудно вновь поднимать вопрос об экономической конкуренции из‐за той существенной роли, какую сыграли женщины во время Второй мировой.
Прогрессивные движения второй половины XX века утвердили этические позиции, предполагавшие большее равенство между полами в социальном, профессиональном, правовом и семейном отношениях, пусть эти изменения и не произошли одновременно во всех странах. Перемены в социальных взглядах изменили статус и способ изображения женщины, равно как и восприятие гендера обоими полами. Социальные и эстетические теории, основанные на псевдонауке XIX века, теперь кажутся глупыми, а произведения искусства, иллюстрировавшие эти теории, воспринимаются как курьез. Произведения сценического искусства, такие как опера Штрауса «Саломея», дают режиссеру и исполнителям возможность интерпретировать произведение XIX века множеством способов, вне контекста общественных взглядов и нравов того времени. Пусть femme fatale осталась архетипом в современных искусстве и литературе, а в образах женщин порой демонстрируется безнравственность, такие персонажи трактуются скорее как примеры психологических и этических нарушений, чем доказательства гендерных особенностей.
Ил. 13. Анри Реньо. «Саломея» («Иродиада»). 1870 г.
В изобразительном искусстве Саломея стала не более чем именем и древней историей. Так, в абстрактной скульптуре Жана-Сильвена Бьета «Саломея» (1988) не осталось почти ничего от драматичной истории ее «кузин» XIX – начала XX века. В этой скульптуре чувственность, обольстительность Саломеи и ее черты femme fatale сведены к трем прямоугольникам синего, красного и белого цвета.
Две современные работы русских художников Сергея Чепика и Василия Мязина заслуживают, однако, особого внимания. «Саломея» Сергея Чепика представляет собой изображение женской фигуры, которая вызывающе обнажена, неотразимо красива и бесстыдно порочна. Как современный фигуративный художник, испытавший сильное влияние художественной традиции второй половины XIX века, Чепик остается ей верен и не привносит в свою работу собственных взглядов на женщин вообще и Саломею в частности. «Саломея» же Василия Мязина (см. обложку) наследует скорее традиции эпохи Возрождения и образу, созданному Оскаром Уайльдом. Мязину Саломея, кажется, симпатична. Он изображает ее держащей блюдо с головой Иоанна Крестителя, но при этом невинно прекрасную и глубоко печальную, словно задумавшуюся об утрате возлюбленного, лицо которого она наконец может видеть, но самого его больше нет – оно принадлежит ей и только ей. Хотя Мязин и испытал влияние разных вариантов мифа о Саломее, он дополняет ее изображение личным отношением: собственным сочувствующим взглядом на Саломею как на прекрасную, почти скорбящую женщину, которая, с одной стороны, только что потеряла любимого, а с другой – наконец обрела его навсегда – и только для себя.
Если задуматься о том, кто же, в конце концов, «мастер(а)» образа Саломеи, то станет совершенно ясно, что он у нее один – это Идеология, выраженная прежде всего в социальных тенденциях и устремлениях, предопределивших использование имени Саломея. Хотя Идеология эта и менялась от эпохи к эпохе, но именно ей служил образ Саломеи. Сперва его назначение состояло в том, чтобы противопоставить пагубную роль язычницы святости Крестителя: чем мрачнее ее образ, тем чище святой. Церковь использовала Саломею, чтобы лишить женщин социальной, религиозной и политической власти (или влияния), изображая ее как воплощение зла и «сестру» первой грешницы – Евы. Художники эпохи Возрождения порой маскировали губительную роль Саломеи, вместо этого она являлась в виде музы и эталона красоты. В XIX веке – эпохе возрастающего страха перед женщиной и изменения ее положения в социальной и политической иерархии – Саломея вновь стала способом очернить женщин и воспротивиться новой «субрасе» – расе женщин, угрожающей соперничеством мужчинам и намеревающейся добиться влияния и власти в обществе. После Первой мировой, когда Идеология утратила свое всесилие, изображений Саломеи стало появляться значительно меньше. Сегодня, например, опера Рихарда Штрауса «Саломея» знаменита не своей героиней, а благодаря своему музыкальному новаторству. Саломея конца XX века, таким образом, превратилась в собственную тень, в курьез далеких времен, она больше не связана ни с одной из идеологий, которые некогда репрезентировала.
Часть II
Саломея и голова Иоанна Крестителя в автопортретах художников
Глава 5
Живопись: Тициан, Бернар, Моро
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.