Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [28]
Неудачный опыт жизни с египтянкой, лишенной художественных интересов и талантов, сказался в увлечении Бернара творческими женщинами, такими как Армен Оганян – танцовщица иранского происхождения – и Андреа Фор – музыкант и сестра его друга, поэта Поля Фора. Когда в 1912 году Бернар влюбился в Оганян, он уже разошелся с первой женой Ханеной и жил с Андреа Фор, на которой, впрочем, не был официально женат[117].
В 1914 году Бернар написал другую картину с Саломеей под названием «Танцовщица, или Саломея», и хотя это не совсем автопортрет, но автобиографический аспект там имеется. В качестве натурщицы для танцующей Саломеи Бернар использовал танцовщицу Армен, которая была тогда его любовницей[118]. Название картины отражает бернаровское восприятие Армен как исполнительницы, как личности и его взгляд на их отношения.
Хотя его и привлекали художницы, Бернар был склонен превращать их в служанок, жертвовавших для него своими амбициями. Так случилось и с Андреа, которая была полностью предана ему и готова на все, чтобы удержать рядом с собой. Но не такова была Армен. Она сознавала богатство собственной личности и свои художественные таланты, претендовала на роль единственной возлюбленной Бернара и не желала делить его с другими женщинами[119].
Бернар и Армен были страстно влюблены друг в друга, роман их протекал весьма бурно, и Армен стала музой Эмиля: он рисовал ее более двадцати раз в разных образах. Бернар писал:
Порой я рисовал ее поющей и играющей на длинной персидской гитаре, одетой в белое, с мечтательным взглядом; порой она танцевала или мечтала, опершись на большой тамбурин; она была в султане и рассказывала удивительные истории <…> или Евой, обнаженной и напуганной после грехопадения. Наконец, я писал ее без покрова – как Саломею[120].
Образ Армен как танцующей Саломеи, возможно, лучшее отражение ее характера и профессии, равно как и отношения к ней Бернара. Источники говорят об Армен как о сильной женщине, не готовой идти на компромиссы, при этом она была красива и обаятельна. Поэтому во многом она была воплощением идеального образа Саломеи, как та воспринималась художниками, поэтами и писателями второй половины XIX века. Для Бернара Армен была чаровницей, он был полностью обворожен ее искусством, красотой, умом и характером. В то же время она была его погибелью, сопротивляясь ему и его воле и тем самым причиняя ему большую боль. Картина «Саломея» предвосхищает эволюцию их отношений и символическое обезглавливание Бернара появлением книги Оганян «Les Rires d’une charmeuse de serpents» («Смех заклинательницы змей»), опубликованной в 1915 году, после завершения их романа. Там она высмеивает Бернара, изображает его лгуном и обманщиком и, таким образом, предстает перед миром победоносной Саломеей. Публикация книги была также способом «обезглавливания» Бернара, ее возлюбленного Иоанна, который по-своему отверг ее[121].
Как я упоминала в предыдущей главе («Обольстительная и губительная Саломея в искусстве и литературе XIX в.»), XIX столетие дало около 2789 изображений Саломеи – не только в силу новой тенденции, состоящей в культе красивой женщины, но и в силу страха мужчины перед женщиной нового типа, воспринимавшейся как сильная, независимая, часто прекрасная личность, более не заинтересованная в одном лишь деторождении. Вместо этого она желала учиться и работать и впоследствии начала поступать в университеты и на работу. Она стала соперником мужчины, женщиной, утверждающей себя не только дома, но и вне его, в сферах, которые традиционно были мужскими. Художники, часто оказывающиеся самыми чувствительными членами общества, ощутили эти перемены и связанные с ними страхи. Так образ Саломеи в XIX века стал символом мужского восприятия новой женщины. Картина Бернара «Танцовщица, или Саломея», написанная с Армен Оганян – которая сама была архетипом новой женщины, – отражает и восхищение ею Бернара, и его страх перед нею. А в более личном плане это произведение предвосхищает эволюцию его собственных отношений с Армен, завершившихся символическим обезглавливанием.
Гюстав Моро
Нивардова легенда XII века о безответной любви Саломеи к Крестителю не получила официального признания, но все же повлияла на некоторые популярные средневековые песни. Эта история стала особенно важна во время праздника св. Иоанна. В 1833 году Якоб Гримм опубликовал сказание Ниварда в «Германской мифологии». Позднее оно вновь появилось в эпической поэме Генриха Гейне «Атта Троль». Гейне пишет:
Именно через эту поэму любовная история Саломеи (которую Гейне, как и авторы средневековых германских мистерий, называет Иродиадой) и Иоанна Крестителя дошла до французской публики в XIX веке.
Гейне опубликовал поэму по-немецки в 1841 году, но поскольку он жил во Франции, то перевел ее на французский[123]. Этот вариант был опубликован в 1847 году. Поэма пользовалась большим успехом и популярностью у французских поэтов и писателей, включая Жерара де Нерваля, Теофиля Готье и Шарля Бодлера – предтеч французского символизма. Многочисленные литературные отступления очаровывали художников того времени, и, хотя поэма не посвящена непосредственно Саломее, одно из них основано на легенде о ее любви.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.