Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [14]
Хотя иконография фресок Джотто (способ изображения, расположение фигур, последовательность сцен) вполне традиционна и совпадает с мозаиками Флорентийского баптистерия, художнику удалось достичь невиданного ранее психологического эффекта. Способность Джотто передать реакцию персонажей на происходящее, а также особенности их душевных состояний знаменует начало новой эмоциональной трактовки образа Саломеи, обретающего драматическую неоднозначность, что в свою очередь оборачивается эмоциональной вовлеченностью зрителя в изображенный сюжет.
Андреа Пизано: южные ворота Флорентийского баптистерия
Во Флорентийском баптистерии есть два известных изображения на тему жизни Иоанна Крестителя, относящихся к Средним векам и Раннему Возрождению: мозаика и бронзовые ворота работы Андреа Пизано. Мозаика, хотя и художественно замечательная, не содержит новых трактовок истории Саломеи. А вот старейшие бронзовые ворота баптистерия, изготовленные Андреа Пизано и ныне расположенные с южной стороны, имеют особенности, позволяющие поместить старый сюжет на новый уровень психологической сложности, особенно в отношении интерпретации личности Саломеи.
Хотя Андреа Пизано носил ту же фамилию, что Никколо и Джованни Пизано (отец и сын, являющиеся лучшими скульпторами Италии XIII – начала XIV в.), он не приходился им родственником ни по крови, ни по художественной манере. Стиль Андреа сформировал скорее Джотто, чем скульпторы Пизано. Эпизоды на каждой из воротных панелей выглядят реалистичными и органичными. Анна Мария Джусти пишет:
Здесь художник, учившийся «орнаментальной» манере золотильщиков, основанной на декоративной миниатюре, виртуозно достигает той ясности, что требуется от произведения, которое нужно постичь при взгляде издали. <…> Пизано следовал иконографическим образцам, уже имевшимся во Флоренции к тому времени, таким как мозаика на куполе баптистерия и фрески Джотто в часовне Перуцци церкви Санта-Кроче. Но впервые жизнь флорентийского святого-покровителя была рассказана с таким богатством деталей. Этот прекрасно сбалансированный диптих полностью охватывает как его жизнь и проповеди (левая створка), так и его мученичество и гибель (правая створка)[58].
Панели, сюжетно связанные с Саломеей и казнью Иоанна Крестителя, относятся к правой двери (ил. 10): это «Танец Саломеи» (ил. 11), «Обезглавливание Иоанна, голову Иоанна показывают царю Ироду» (ил. 12) и «Саломея показывает голову Иоанна Иродиаде». Влияние Джотто проявляется в том, как Андреа Пизано, смягчив готический стиль, использовал классицистические приемы. Фигуры, слегка удлиненные по правилам готического искусства, тем не менее совершенно реалистичны в силу тщательно соблюденных пропорций, а лица исполнены эмоциональной выразительности.
В «Танце Саломеи» (ил. 11) Пизано – в полном соответствии с иконографией – изображает только мужчин: за пиршественным столом сидят трое взрослых бородатых людей, повернувших головы влево, чтобы видеть молодую женщину, которая танцует, видимо, неподалеку от Ирода. Судя по всему, танец исполняется перед трапезой, а не после нее, что противоречит греко-римской традиции, когда под развлечения отводилась вторая часть пиршества, присутствовать на которой могли только публичные женщины. Возможно, это означает, что Саломея, в отличие от них, была принцессой или что Андреа Пизано, работая над «Пиром Ирода», не придавал значения последовательности античного пиршества. Так или иначе, но в его «Танце Саломеи», как и у Джотто, Иродиада отсутствует. В этом отношении оба художника строго следуют рассказу Матфея и Марка, в котором Саломее пришлось покинуть комнату, чтобы узнать у матери, чего следует просить в обмен на танец.
Ил. 10. Андреа Пизано. Южные ворота Флорентийского баптистерия. 1330–1336 гг.
Ил. 11. Андреа Пизано. «Танец Саломеи». 1330–1336 гг.
Ил. 12. Андреа Пизано. «Голову Иоанна показывают царю Ироду». 1330–1336 гг.
По выражению лиц пирующих очевидно, что пляшущая Саломея всецело овладела их вниманием. Однако о том, что она танцует, можно догадаться лишь по присутствию музыканта, находящегося слева от нее, положению ее рук и на основании самого сюжета, поскольку фигура танцовщицы совершенно статична. Саломея изображена рядом с Иродом, которому смотрит в глаза, что подчеркивает их близость и взаимную причастность к грядущему преступлению.
Панель «Голову Иоанна показывают царю Ироду» (ил. 12) – тематическое продолжение «Танца Саломеи»: мы видим тех же персонажей, только на почти пустом прежде столе теперь перед ними бокалы с вином и остатки кушаний, свидетельствующие о том, что пир близится к концу. Возможно, поднесенная Ироду на блюде голова Крестителя и общая композиция сцены содержат аллюзию на Тайную вечерю[59]. Слева от Ирода стоит Саломея; скрестившая руки на груди. С несколько дерзким и горделивым видом она смотрит на блюдо с головой, протянутое Ироду молодым мужчиной – возможно, палачом. Но Ирод не принимает страшного дара, словно пытаясь отрицать свою причастность к казни Иоанна и снять с себя ответственность. Он указывает на Саломею, видимо, полагая, что именно ей принадлежит это подношение, поскольку она этого просила. Гость, сидящий справа от Ирода, указывая на голову Крестителя, строго и грозно, как ветхозаветный пророк, глядит на Саломею, словно предрекая ей грядущее возмездие. Другой гость смотрит на Саломею с сочувствием и симпатией пожилого и мудрого человека, понимающего смятение юности. Такую эмоционально разнообразную разработку характеров персонажей, усложнившую трактовку известного сюжета, можно считать новаторской для изобразительного искусства времени Андреа Пизано.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.