С первым открытием, Костик! - [11]
Я вытащил из-за пазухи карманный фонарик. Где-то здесь свалены старые дранки, они нужны мне для змея.
Перешагнув через балку, я обогнул дымоход и заглянул в дальний угол. Там чернели какие-то ящики.
«Да тут, кажется, целый магазин! — обрадовался я, откинув крышку ящика. — Куртка! Галифе! Фуражка!..»
Прибежав в комнату, я оделся во все охотничьей долго рассматривал себя в зеркало. На меня глядел чуточку незнакомый, бывалый следопыт — загорелый, брови нахмурены. Над бровями лихо торчал рыжий козырек волшебной фуражки. Вот это да! Увидел бы меня Филька — лопнул бы от зависти!
Больше терпеть невозможно — надо показаться другим. Я помчался в лабораторию.
— Пап! А пап! — закричал я, распахивая дверь. — Гляди-ка!..
Отец не спеша отложил чучело чирка и повернулся ко мне.
— На чердак лазил? — спросил он строго. — В ящиках рылся?
«Сейчас отберет, — подумал я и натянул фуражку поглубже на голову. — Обязательно отберет!»
Но, видно, фуражка выглядела на мне так здорово, что отец только махнул рукой.
— Ладно, носи, — усмехнулся он. — Только аккуратней. Фуражка заслуженная, от деда досталась. — И он снова принялся осматривать утиное чучело.
«Теперь всем будет видно, что я настоящий охотник! — думал я, выходя из лаборатории. — Одна беда — не добыл пока ничегошеньки. Ну, да не вечно же мне мазать!»
А папе за фуражку обязательно чирка-трескунка принесу для чучела! Я представил, как появлюсь в лаборатории в фуражке, с ружьем и… трескунком. Вот все подивятся!
Чирка взять не так-то просто: он как реактивный летает.
В эту ночь мне приснился чирок-трескунок. Я крался к нему ползком меж кочек, а он отплывал все дальше, дальше и вдруг… взлетел!
Я вскочил с постели и увидел, что за окном только еще брезжит. На столе стоит чайник, и пар, вырываясь из-под крышки, поднимается к потолку, словно ружейный дымок.
«Значит, папа недавно приходил из лаборатории пить чай, — догадался я. — У него сегодня ночные опыты».
Я потихоньку оделся, натянул фуражку, взял ружье и выскочил из дому.
Над маленьким заливом дымился туман. Вот-вот должно было выглянуть солнце. В небе все еще висел месяц, тоненький, похожий на тающую льдинку.
Я залез в густой куст и пристроился на ветках. Отсюда хорошо был виден почти весь залив. Тихо. Только изредка шелестел камыш.
Давно уже взошло солнце, рассеялся туман и подул ветер, а я все сидел и всматривался в заросли, боясь пропустить чирка. Всматривался до того, что в глазах поплыли синие, розовые, желтые круги. А когда зажмуривался, мелькали какие-то разноцветные мухи.
«Вот тебе и трескунок! — невесело думал я. — Хорошо еще, ничего не обещал папе». Вдруг на воде я заметил узкую серебристую полоску. Слегка покачиваясь, медленно плыл в мою сторону трескунок. Самый настоящий! Он казался таким легким, что подуй посильней ветер, хлестни волна, и его не станет — унесет.
Я боялся пошевелиться. На глаза набежали слезы. Ноги стало покалывать словно иголками. Сердце, как молоточек, торопливо выстукивало: тук, тук, тук!
«Эх, подплыл бы поближе! Только бы подплыл!»
Но чирок блеснул грудкой и, словно пытаясь привстать на цыпочки, раскинул крылья. Неужели взлетит?
Вскидываю ружье. Вижу только рябое зеркальце воды и на нем трескунка. Руки дрожат. Мушка мелькает, как водяной жучок-вертячка.
Чирок давно летит, а мушка все еще не успокоится.
Бух! — громыхает выстрел. Неужели я все-таки успел пальнуть? А где же чирок? Вон что-то бьется у края заливчика! Попал! Попал!
Я бегу вдоль берега, проваливаюсь в размытые ямы, продираюсь сквозь ольшаник.
Чирок качается на воде, поблескивая темно-коричневой спинкой. Волны подталкивают чирка в открытое озеро. Бросив ружье и патронташ в кусты, стягиваю сапоги, брюки, задираю рубашку и прыгаю в воду. И сразу же скрываюсь с головой! Вот это глубина! Выныриваю отфыркиваясь.
Утренняя вода обжигает тело. Плыву изо всех сил. Еще немного — и трескунок будет моим. Еще немного… но тут я оглядываюсь назад: неподалеку от кромки зарослей качается на воде рыжий блин. Да ведь это моя фуражка!
Куда плыть? Фуражка или чирок? Чирок или фуражка? Я лихорадочно соображаю, а руки уже сами увлекают меня вперед, к трескунку. Еще взмах — и я хватаю его за крыло.
…Солнце стояло высоко над лесом, когда я вошел в лабораторию.
— Батюшки, весь мокрешенек! — ахнула тетя Нюша и выронила веник. — Василь Петрович, полюбуйтесь-ка на свое чадо!
Из соседней комнаты, застегивая на ходу халат, появился отец.
— Где это тебя так угораздило?
Вместо ответа я вынул из охотничьей сумки чирка и протянул папе:
— Для чучела сшиб!
Отец взял чирка, придирчиво осмотрел его и крепко пожал мне руку.
— С первым полем тебя!
А я, вместо того чтобы радоваться, стоял и не мог сказать ни слова.
— Ты чего это?
— У меня утонула… утонула…
— Кто утонул? — встревожился папа.
— Фуражка, — промычал я, стараясь не глядеть на отца.
— Фу ты! — облегченно вздохнул папа. — Теперь ты и без нее настоящий охотник.
СОНЯ
Мы с папой возвращались с охоты. В папиной сумке — три тетерева-косача, а у меня в нагрудном кармане — соня, маленький зверек, похожий на бельчонка. Ворочается он, лапками перебирает, щекочет. Я чуть отверну угол кармана, он тут же острые ушки высунет, глазком-черничинкой осмотрится — удрать хочет.
