С чужим перевернутым небом - [4]

Шрифт
Интервал

из Петергофа, но пока непонятно куда. Кактусам не хватало солнца — так она объяснила. Собственно, приехала посоветоваться: ей хотелось перебраться южнее, но все-таки в город, где были бы хоть какие-то родственники или друзья. Мамины, естественно, — папины обитали только севернее. Перебрав на семейном совете варианты, остановились на Гомеле, там жила школьная подруга, существо, по маминым рассказам, добрейшее и готовое в случае чего подставить плечо. Я не вникала в детали, но снова была зачарована: Сашино лицо пылало привычным предвкушением перемен, хотя незатруднительные по карте Союза с одним фибровым чемоданчиком не шли ни в сравнение с перетаскиванием всего скарба и кактусовой коллекции в придачу. На какой-то миг она показалась мне не птицей, а улиткой, тянущей на горбу походный домик, но наваждение рассеялось так же быстро, как появилось. Напоследок она что-то нам стремительно прибила, распилила, замотала пенькой вечно текущий кран — и упорхнула веселым «пока!»

В Гомеле Саша продержалась недолго: то ли кактусам захотелось еще южнее, то ли не сошлась характером с мифической заботливой подругой, так что уже безо всяких наших советов она вдруг оказалась в Конотопе. Я немного посетовала — почему не сразу в Крыму, был бы плацдарм для моих летних путешествий. Она развеселилась и ответила, что все еще впереди, Крым не убежит. Что ж, охота к перемене мест была для нее вовсе не мучительным свойством, но просто отметиной, родимым пятном, знаком непохожести. Возможно, и эликсиром молодости — разве, старея, она все еще не продолжала лететь? Не знаю, как мне удалось подцепить от нее этот вирус, возможно, через колебания воздуха. Во всяком случае, в ее последний приезд мы не встретились: кажется, тогда я перемещалась в пространстве где-то между Камчаткой и Сахалином.

Потом рванул Чернобыль. Она радовалась, что успела переехать: теперь вряд ли кто без особой нужды стал бы меняться на Гомель. Все боялись радиации, а один знакомый даже снял полметра грунта на своем участке и взамен завез чистую землю, а ведь кто его знает, насколько она была чистая. Но тут активизировались совершенно другие невидимые излучения, почему вдруг и оказалось, что мы живем с Сашей в двух разных государствах. Невидимая рука откорректировала планы — они рухнули как бы сами собой. Безграничное пространство разбилось на куски, как та синяя ваза. Приличная пенсия, честно заработанная в туркменских песках и полярных шахтах, съежилась до смехотворного размера, и ни о каких перемещениях в пространстве речи уже не шло. Почта между тем функционировала, и письма из Конотопа продолжали приходить — сначала шутливые, потом растерянные, а потом даже слегка отчаянные. Отец заволновался и время от времени отправлял сестренке денежные переводы, а то и посылки с обожаемым ею кофе, за что она благодарила, но вдруг почему-то перестала отвечать. Я совсем ничего не знала о Конотопе — мне там виделись только какие-то кони, оперные в да дивчины, спивающие песни. Может быть, Саша тоже пела украинские песни своим кактусам, этакие песни забвения, вот постепенно и забыла про нас. Переводы, впрочем, отец не отменял, все так же честно ходил на почту к Новому году иосьмому марта, обижаясь на молчание и тихо недоумевая. После маминой смерти он сильно сдал и сгорбившись, глядя в одну точку, думая о чем-то давнем и, наверное, счастливом. Казалось, он полностью утратил всякую способность двигаться, тем неожиданней было его решение ехать в Конотоп. Сначала я пришла в ужас, но поняла, что не должна подвиг — возможно, последний в жизни. Он вдруг как-то выпрямился, взбодрился, и даже походка стала уверенной. Начал паковать нелепый тюк, увязал оставшиеся от мамы шубу и зимние сапоги — в подарок. Эти стариковские приготовления сводили меня с ума, но страшно было его спугнуть, лишить остаток жизни цели и смысла. Потрепанный каракуль выглядел жалко, но был символом когда-то сбывшейся мечты — покупки для мамы вожделенной шубы и сопутствующих этому героических усилий, сравнимых разве что с известными усилиями Акакия Акакиевича. Теперь он подсознательно хотел переадресовать неизрасходованный остаток мечты любимой сестренке — а как он еще мог выразить ей свою любовь? Я загрузила его в поезд с этим тюком, надеясь на то, что найдутся в Конотопе добрые люди и усадят в такси. О том, жива ли Саша вообще и что будет, если нет, я даже боялась думать. Однако вылазка прошла успешно, через неделю он вернулся гордый и сообщил, что шуба пришлась как кстати, а сапоги не застегнулись, но можно отдать в растяжку, и вообще Шурочка была ему страшно рада, и провели они время душа в душу, вспоминая близких, попивая чай и заедая вареньем из райских яблок.

Минуло еще несколько лет. Отца уже не было. Случайно я оказалась в командировке в Киеве, день выдался свободный, и мне пришло в голову смотаться в Конотоп. Вышла в пыльном городке, с каким-то бурьяном на привокзальной клумбе, не сразу нашла унылую пятиэтажку с затхлым


Еще от автора Ирина Васильевна Василькова
Стихотворения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Умные девочки

Ирина Васильевна Василькова — поэт, прозаик, учитель литературы. Окончила геологический факультет МГУ, Литературный институт имени Горького и Университет Российской академии образования. В 1971–1990 годах. работала на кафедре геохимии МГУ, с 1990 года работает учителем литературы в школе и руководит детской литературной студией. Публикуется в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Дружба народов».


Миф как миф (о книге Ирины Ермаковой)

Критическая статья на книгу Ирины Ермаковой «Седьмая».


Садовница

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стожок для несуществующей козы

Василькова Ирина Васильевна — поэт, прозаик, эссеист. Родилась в Подмосковье, окончила геологический ф-т МГУ, Литературный институт им. А.М.Горького и ф-т психологии Университета Российской академии образования. Живет в Москве, преподает в школе, руководит детской литературной студией «19 октября». Автор четырех поэтических книг. Финалист премии им. Юрия Казакова за 2008 год. Публиковалась в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Литературная учеба», «Мир Паустовского» и др. Стихи и проза переведены на болгарский, сербский, немецкий.


Как сквозь кустарник

Ирина Василькова — поэт, прозаик, эссеист. Автор четырех поэтических и двух прозаических книг. Преподает литературу в московской Пироговской школе.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.