Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в. - [60]

К сожалению, трудно составить представление об этой стороне дела. Во-первых, потому, что сведения, приведенные Гейденштейном, слишком кратки и неопределенны[558], во-вторых, потому, что изложенные в его «Истории» доводы канцлера были обращены к королю и поэтому среди них мы, естественно, находим те аргументы, которые могли бы подействовать на Сигизмунда, а истинные намерения, склонявшие его к сближению с Россией, могли быть иными. Так, явно на короля был рассчитан довод, что, когда Сигизмунд станет царским зятем, царь Борис поможет ему отвоевать Швецию. Если для Сигизмунда вопрос о восстановлении его на шведском троне, естественно, стоял на первом месте, то для Замойского, обнаружившего именно в 1602 г., как уже указывалось выше, явное стремление к миру со Швецией, он, несомненно, не имел такого значения. Сопоставляя русский проект Замойского с совокупностью известных сведений о его политических планах, можно утверждать, пожалуй, лишь одно — «московский» брак (так же, как и «французский») должен был, очевидно, по мнению канцлера, привести к разрыву между Речью Посполитой и державой Габсбургов и к отказу короля Сигизмунда от проавстрийской ориентации.

Как бы то ни было, можно констатировать, что в первые годы XVII в. антигабсбургское течение в Речи Посполитой выдвигало программу политического сотрудничества с Россией, отодвигая осуществление экспансионистских целей на Востоке в более или менее отдаленное будущее.

Существенно иной была позиция короля Сигизмунда, который отклонил предложения Замойского и его партии. Позицию короля по отношению к России определил прежде всего тот факт, что русское правительство, как уже указывалось, отказалось признать его законным правителем Швеции. Помимо того что Сигизмунд переживал этот отказ как большое личное оскорбление[559], действия русской дипломатии навели короля и его сторонников на мысль, что русское правительство, видимо, имеет своего кандидата на шведский трон. Таким кандидатом они уже зимой 1602 г. склонны были считать находившегося в Москве шведского принца Густава[560]. Когда же позднее до короля стали доходить сообщения, что и датский король как-то причастен к планам возвышения этого члена дома Ваз[561], окончательно определилась его отрицательная позиция по отношению и к России, и к попыткам русско-датского сближения.

Так, когда летом 1602 г. посланец датского короля обратился к Замойскому с просьбой о проезжей грамоте для направлявшегося в Москву датского посольства во главе с принцем Гансом и получил нужный документ[562], то созванное Сигизмундом совещание близких ему сенаторов постановило не пропускать датского принца через территорию Речи Посполитой. В одновременно посланном коронному канцлеру письме король многозначительно напоминал ему, что «не следует подданным, не уведомив государя, делать ничего в таких делах», и подчеркивал, что «без воли и приказания нашего ничего такого делаться не может»[563].

Свое отрицательное отношение к России и русско-датскому союзу король стремился активно внушать сенаторам. Примером такой агитации может служить его письмо Льву Сапеге от 30 октября 1602 г.[564] Король указывал литовскому канцлеру, что на заключенное с Россией соглашение полагаться не следует, о чем свидетельствуют действия русского правительства (в частности продолжающиеся переговоры со Швецией). Особенно опасно для интересов Речи Посполитой соглашение между Данией и Россией, так как оно может привести к образованию антипольской коалиции с участием Швеции, с которой обе эти державы находятся в дружественных отношениях. «Следует опасаться, — заканчивал свои рассуждения король, — чтобы они не захотели снова разорвать между собой Инфлянты и чтобы их не соблазнили другие части панств Речи Посполитой».

Хотя король подчеркивал, что его письмо носит доверительный характер и поставленные в нем вопросы не следует обсуждать открыто, чтобы не вызвать обострения отношений с соседними государствами, уже через несколько дней, 4 ноября, он предал гласности свои, соображения относительно России в королевской инструкции на предсеймовые сеймики. В этом документе король призывал шляхту с особым, вниманием следить за Россией, от которой можно ожидать враждебных действий по отношению к Речи Посполитой.

Это утверждение аргументировалось ссылкой на какие-то «практики» между Россией и Швецией, к которой были добавлены специально подобранные сообщения об имевших место после заключения перемирия пограничных инцидентах[565]. Король, таким образом, явно стремился убедить сенаторов и шляхту в том, что, несмотря на заключенное перемирие, Речи Посполитой угрожает серьезная опасность со стороны ее восточного соседа[566].

Сопоставляя исходившие от Сигизмунда характеристики внешнеполитического положения Речи Посполитрй с реальной картиной международных отношений в Восточной Европе, можно констатировать, что король полностью исказил действительное положение вещей. Как-было показано выше, русско-датский союз, которым Сигизмунд запугивал Льва Сапегу, был направлен в действительности против Швеции. Этот союз, в известной степени укреплял положение Речи Посполитой, заставляя герцога Карла разбрасывать свои силы. Сравнение высказываний Сигизмунда III с его внешнеполитическими актами показывает, что и сам король не ожидал со стороны этих государств серьезной опасности для Речи Посполитой