Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в. - [39]
Если смысл этого требования в первый момент оставался для русского правительства неясным, то последующие шаги шведского правительства должны были показать ему, о чем идет речь.
Уже в инструкциях, которые герцог Карл дал своим военачальникам накануне шведского похода в Эстонию, настоятельно указывалось на необходимость восстановить в этом районе предусмотренные Тявзинским договором условия торговли[347], которые в период происходившей «смуты» во многом, по-видимому, перестали соблюдаться.
Позицию, занятую в этот период шведским правительством по отношению к русским экономическим интересам на Балтике, весьма показательно характеризует инцидент, имевший место в конце июня 1600 г. В это время к устью р. Наровы прибыл из своего путешествия в Германию Власьев. На нанятых им в Любеке двух кораблях он привез большую партию товаров, закупленных для царской казны. Поскольку эти товары не предназначались для торговли, посланник нашел возможным выгрузить их не в Нарве, где, согласно Тявзинскому договору, должна была производиться торговля иностранными товарами, а в находившемся на противоположном берегу Наровы Ивангороде.
Действия русского посла вызвали сильное беспокойство шведских властей в Прибалтике, а затем и самого герцога Карла, опасавшихся, что русские снова попытаются с помощью ганзейского купечества превратить Ивангород в русский порт, где торговля иностранными товарами производилась бы вне контроля шведских властей. К устью Наровы была послана шведская эскадра с предписанием захватить зафрахтованные Власьевым суда из Любека на обратном пути. Одновременно шведским послам, выехавшим к этому времени в Нарву для ведения переговоров с русским правительством[348], было предписано добиваться от русского правительства, чтобы оно запретило своим послам при поездках за границу пользоваться судами из Любека. Герцог Карл предлагал в дальнейшем предоставлять в распоряжение русских дипломатов шведские суда[349].
Блокированные шведами корабли стояли «у Ивангорода до осени», затем один из них «в великом страхованье в буре ушел», а другой еще осенью 1601 г. стоял «на приколе» на р. Луге. Команда, прожившая в России 14 месяцев, выехала в Любек на других кораблях[350].
Этот инцидент показывает, что шведское правительство готово было самым решительным образом бороться за сохранение своего контроля над русской внешней торговлей.
В эти же годы и позднее в Нарве побывало много иностранных кораблей — немецких и голландских[351]. С этим шведским властям, очевидно, временно пришлось примириться. Однако с начавшимися уже, по-видимому, в это время плаваниями русских купцов «за море», в Любек и другие северогерманские города[352]они повели энергичную борьбу. Летом 1600 г. гость Тимофей Выходец, возвращавшийся из Любека, был задержан в Таллине и обвинен в нарушении Тявзинского договора. Тогда же герцог Карл заявил, что он будет останавливать всех русских купцов, которые захотят плавать «за море»[353].
В своих дальнейших поездках в Любек русский купцам приходилось объезжать шведские владения[354].
К лету 1600 г. русское правительство могло, таким образом, убедиться, что новое шведское правительство, c которым в Москве связывали определенные надежды на изменение традиционно враждебного по отношению к России шведского политического курса и приемлемое для обеих сторон решение балтийского вопроса, не только отвергло русские условия союза и намерено сохранить свои позиции в Эстонии, но и пытается в духе традиционной шведской политики использовать эти позиции для обогащения своей казны и своих подданных за счет интересов Русского государства.
Тогда же, в первые месяцы 1600 г., русская дипломатия потерпела еще одну неудачу, более частного характера. Безрезультатно закончились переговоры с Ригой. Первоначально они развивались успешно. В отписке от 23 декабря 1599 г. Меллер и Берген обнадеживали царя, извещая, что «в Риге лутчие люди шестнадцать человек ратманов и полатников желают за тебя, государя»[355]. Одновременно правительству сообщалось, что Генрих Флягель (в документе говорится безымянно «он», но из дальнейших документов выясняется, кто добивался этого) просил прислать грамоту от имени царя «большому бурмистру свояку своему Клаусу Ику», «а хочет ту грамоту отдати тайно и тотчас»[356]. Таким образом, речь шла уже об официальном обращении русского правительства к Клаусу Экку — главе рижского магистрата, а также «бургграву» — представителю польского короля в Риге.
Русские агенты одобрили предложение Флягеля и выслали в декабре проект такого обращения в Москву[357]. Затем в феврале нового, 1600 г. сам Флягель приехал за царской грамотой в Псков[358]. Русское правительство, однако, после некоторых колебаний пришло к заключению, что «ныне тое грамоту посылати еще не пригоже», и предпочло вести переговоры с рижанами «речью», для чего в феврале в Ригу был послан псковский гость Ю. Иголкин. Официальный ответ, извещавший русских агентов в Пскове о принятом решении, был послан из Москвы 6 марта[359].
Еще до получения ответа Клаус Берген, очевидно по собственной инициативе, послал от своего имени письмо Клаусу Экку с изложением русских предложений. После этого события, однако, развернулись не так, как предполагал Флягель. 6 марта 1600 г. он был вызван в городской совет, где был подвергнут подробному допросу об адресате и содержании полученного письма и о том, почему оно адресовано бургомистру Экку. Почувствовав неладное, Флягель заявил, что Клауса Бергена он знает только по торговым делам, о содержании письма ему ничего не известно, так как оно запечатано, а знает ли царь об этом письме, он также не может сказать. Материалы допроса Флягеля вместе с латинским переводом присланной грамоты были отправлены литовскому канцлеру Льву Сапеге с просьбой сообщить королю о верности Риги
