Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в. - [37]

. Какую позицию заняли Габсбурги в этой ситуации по отношению к России, позволяют выяснить сохранившиеся материалы, относящиеся к заключительной фазе русско-австрийских переговоров.

Предварительная подготовка к прощальной аудиенции русского посла у императора началась еще в марте 1600 г., когда, по сведениям Т. Фишера, император обсуждал с эрцгерцогами Матвеем и Фердинандом вопрос о том, какой окончательный ответ дать русским[333]. Ответ, заготовленный еще до отъезда Власьева в Мергентейм, в новой ситуации, очевидно, не годился. Соответствующая работа к началу мая была, по-видимому, закончена, так как около 10 числа русские послы, очевидно по вызову императора, уже прибыли в Пльзень[334]. На состоявшейся в конце месяца аудиенции Власьеву вручили два документа, подводивших итоги переговоров с австрийской стороны.

Первый из них — грамота Рудольфа II от 23 мая — был посвящен вопросу о браке. Император сообщал, что, поскольку ему не удалось узнать ближе намерений эрцгерцога, а задерживать Власьева он больше не может, он отправляет посла, не дав ему никакого ответа. В будущем, если ему удастся получить согласие эрцгерцога, он сообщит об этом царю. Учитывая реальное положение вещей, следует признать, что грамота представляла собой замаскированный отказ[335].

Одновременно послу был вручен «ответ» на основные русские предложения[336]. Сопоставляя текст его с речью Румпфа 16 октября, которая была, по-видимому, близка к первоначальному варианту «ответа», можно попытаться выяснить, что именно не устраивало императора и его советников в прежнем документе.

Если Румпф утверждал, что император, как и царь, «хочет вперед над Польшею промышляти, брата своего Максимилиана арцыкнязя безчестье и убытки мстити», но не может этого сделать из-за войны с Турцией, то данный А. И. Власьеву «ответ» был выдержан совсем в иных тонах. В нем, правда, выражалась благодарность за то, что «Царское Величество Цесарского Величества брата Максимилиана попамятовал и почтил», однако наряду с этим определенно указывалось, что «арцы-князь Максимилиян без Цесарского Величества мысли и ведома с Польским королем и Поляки в такую недружбу вшел». Таким образом, подчеркивалось, что император и его советники не принимают участия в политической деятельности эрцгерцога и не несут ответственности за ее результаты, а косвенно и сама эта деятельность подвергалась порицанию.

Одновременно давалась самая положительная оценка деятельности короля Сигизмунда, который «их Цесарскому Величеству послушен и любителей показался». В столкновениях, происходивших некогда между Габсбургами и Речью Посполитой, он «не виноват, пенять на него непригоже». В неприязненных по отношению к императору действиях виноваты коронный канцлер Ян 3амойский и его сторонники — «великие недруги дому Аустрейского». Однако даже им «для братцкие любви и доброхотенья» польского короля по отношению к императору Рудольф II «мстити… не хочет» и лишь надеется, что им за то будет «отмщение от бога».

Информируя царя о своих дружественных отношениях с Сигизмундом, император тем самым давал понять, что Габсбурги возражают против всяких перемен на польском троне. Такое предупреждение должно было удержать русское правительство от поддержки далекоидущих и опасных для Габсбургов планов валашского воеводы. Габсбурги, следовательно, не только отвергли русский план, но и недвусмысленно заявили, что в будущем конфликте они встанут на сторону короля Сигизмунда.

О возникших в Праге трудностях русское правительство должно было получить известное представление к концу февраля 1600 г., когда ганзейский купец Меллер доставил в Москву отписку, посланную Власьевым из Хеба[337]. К этому времени у русских дипломатов, следовательно; уже могли возникнуть серьезные сомнения в возможности русско-австрийского союза. С возвращением Власьева в Москву, что имело место 29 июля 1600 г.[338], ошибочность расчетов на русско-австрийское соглашение стала, несомненно, для царя Бориса и его советников совершенно очевидной.

Правда, определенным достижением русского правительства было заключение союза с Михаем Храбрым и обострение ситуации у южной границы Речи Посполитой[339]. Думается, однако, что в Москве не переоценивали реальных возможностей валашского воеводы. Его выступление создавало затруднения для польско-литовского правительства и отвлекало его внимание на юг, но оно не могло радикально изменить в пользу России соотношение сил в Восточной Европе. Отказ Габсбургов от соглашения с Россией сделал осуществление русского проекта невозможным.

Неудачный исход русско-австрийских переговоров должен был повести к перестройке всей системы русской внешней политики. Русскому правительству предстояло найти новый путь к достижению своих внешнеполитических целей на Балтике, ограничившись рамками традиционного для русской внешней политики второй половины XVI в. треугольника Россия — Речь Посполитая — Швеция. Конкретные решения, которых в рамках этой локальной системы искало русское правительство, формировались у него под влиянием как развития отношений между Речью Посполитой и Швецией, так и перемен в русско-польско-литовских и русско-шведских отношениях, которые обозначились весной — летом 1600 г.