Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции - [51]

Основатель ислама был представлен Казем-Беком сравнительно благосклонно. Хотя Мирза и опустил упоминания о различных чудесах, с которыми обычно ассоциировались молодые годы будущего Пророка, как простые проявления невежества и легковерия темного люда, ученый, несомненно, видел в Мухаммеде выдающегося человека, «одаренного прекрасной памятью, сильным интеллектом, сдержанного и вдумчивого»463. Новую религию Пророк создал после того, как был глубоко разочарован в «печальном состоянии той веры, которая была его от рождения»464. Глубокое влияние на формирование его духовных взглядов оказало общение с христианами и иудеями, которых он встречал во время своих путешествий в молодые годы. Если учитывать «плачевное состояние христианства в Аравии и Сирии», раздираемых ересями, представляется закономерным тот факт, что Магомет нашел истину в вере, которая, хотя и сформировалась под влиянием учения Иисуса Христа, все же сильно от него отличалась465.

Казем-Бек утверждает, что ислам не был ни сознательным обманом, ни враждебной ересью. Правильнее рассматривать новую религию Мухаммеда как результат сложных, продолжавшихся десятилетиями мучительных духовных поисков466. Своего быстрого успеха новая религия достигла в основном благодаря замечательному поэтическому дару Пророка. Ораторские способности Мухаммеда были настолько незаурядны, что его последователи считали их не иначе как «сверхъестественным чудом»467. Однако окончательного триумфа ислам достиг, утверждает Казем-Бек, благодаря умелому использованию Пророком воинственного духа своего народа468. Своей проповедью Мухаммед и его последователи вдохновили арабов-кочевников, традиционно промышляющих разбоем, на завоевания, в результате которых молодое учение вскоре распространилось далеко за пределы Аравийской пустыни. Как Казем-Бек подчеркивал в другой своей работе, джихад (священная война за веру) был «главным орудием, которое Магомет так умело и так аккуратно использовал для распространения своей религии. Это же орудие использовали все халифы в своих завоевательных походах»469.

Необыкновенный расцвет ислама в первые века существования религии Казем-Бек связывал с огромным фанатизмом, который она вселяла в своих последователей. Мнение о том, что основным элементом мусульманской религии является фанатизм, было широко распространено; используя этот эпитет, христиане проявляли пренебрежительное отношение к соперничающей вере. Однако, несмотря на то что Казем-Бек часто характеризовал ислам как «фанатичную» религию, он подчеркивал, что европейцы тоже повинны во многих ненужных проявлениях насилия470. В одной из своих статей он спрашивал: «Неужели это христианская вера проливала потоки крови в Варфоломеевскую ночь? Неужели это учение Христово, которое отделило от Церкви миллионы еретиков?»471 «Фанатизм, – добавлял он, – характерен для всех революций, особенно для тех, которые происходят на религиозной почве»472.

Говоря о широко распространенном тезисе той поры, Казем-Бек часто подчеркивал восточные корни Западного мира: «Одно имя Азии должно уже возбудить почтительное воспоминание каждого члена христианского мира, ибо в ней колыбель рода человеческого… в ней протекали изобильные источники образования народов… Мы потомки Востока»473. Он указывал, что исламский мир мог бы претендовать на прямое родство с современной Европой, поскольку «просвещение… начало изливать своей свет из двух источников – Флоренции и Андалузии»474.

Казем-Бек часто повторял, что в своей основе все народы похожи. Он не видел фундаментальных отличий, разделяющих Восток и Запад. Деспотизм Персидской и Османской империй был результатом текущего этапа их исторического развития. Отсюда можно было сделать вывод, что их народы тоже могут прийти к Просвещению, как пришли к нему европейцы в современную эпоху. Вменяя в обязанности более развитого христианского Запада стимулирование реформы исламского Востока, Казем-Бек был убежден, что истинного освобождения можно достичь только усилиями самих восточных народов: «Восток и Азия составляют самую большую часть думающего мира. Там обитает дух цивилизации, и невидимая сила сеет семена истины. Запад не может возродить Просвещение для Востока. Совершить реформу в своих землях под силу только рожденным на Востоке»475.

Казем-Бек подчеркивал, что исламская вера не обязательно являлась помехой для реформ: «Сам по себе ислам не в состоянии оказать сопротивление просвещению. Такое под силу только касте церковников и невежеству, вечным врагам цивилизации»476. Изучение бабидов, реформистского движения XIX в. в Персии, позволило Казем-Беку увидеть в нем предвестника освобождения его народа из-под сурового правления шаха и мулл477.

Центральное место во взглядах Казем-Бека занимала вера в прогресс. Некоторые консервативно настроенные редакторы с негодованием указывали на то, что его исследование бабидов содержало завуалированную критику российского самодержавия; в ХХ в. советские авторы уже более одобрительно относились к содержащейся в его работах критике царизма. Однако Казем-Бек отнюдь не был революционером. Признавая необходимость реформ, он, тем не менее, питал неприязнь к любым проявлениям насильственного радикализма, будь то насилие, осуществляемое под предлогом джихада за веру Магомета или при свержении короля Франции из династии Бурбонов. Поэтому, когда студенческие беспорядки 1861 г. привели к временному закрытию Петербургского университета, Казем-Бек был одним из немногих преподавателей, выступивших на стороне властей