Русские - [65]

Посещение бани — явление тоже чисто русское; как место встреч она имеет такое же значение, что и беседа за кухонным столом. Русская баня — это нечто среднее между финской сауной и турецкой паровой баней. Ее назначение соответствует некоторой склонности русских к мазохизму — человек должен пропотеть так, чтобы через поры вышла вся грязь. «Баня излечивает большинство болезней», — сказал мне один знаток. Но, как и в случае со сбором грибов, здесь важно не столько мытье само по себе, сколько весь процесс — сбор необходимых принадлежностей, выполнение во всех деталях банного ритуала: взвеситься, намылиться, попариться, ополоснуться, снова взвеситься и… начать все сначала; здесь дорого ощущение мужской солидарности, возможность переброситься остротой или грубоватой шуткой, важно все то, что сопровождает в общественной бане собственно мытье. Постоянные посетители уже знают друг друга. Порой до моих ушей долетал такой разговор: «Что-то давно вас не видно». «Да, был в командировке». «Ну, как сегодня парок?» «Хорош». Баня — это целый комплекс удовольствий. Ее можно, пожалуй, считать для русских мужчин чем-то вроде мужского клуба (у женщин есть свое отделение), и этот клуб каждому по карману; это тоже одна из причин популярности бани, как и вылазок за грибами. За 60 копеек (80 центов) человека пропускают в баню, выдают ему грубую простыню, в которую он драпируется, как римлянин в тогу, и веник — пучок березовых веток с листьями, которым русский стегает себя в парильне, чтобы очищающий пар глубже проникал в поры тела вместе с нежным ароматом березы.

Хотя я и слышал от своих русских друзей, что у интеллигенции, у рабочих и служащих есть свои излюбленные бани, баня как общественное заведение поразила меня именно тем, что это одно из немногих мест, где можно наблюдать истинное равенство между советскими людьми. Я видел, как в раздевалке, где одежду вешают не в шкафчик с замком, а прямо на крюк, вбитый над скамейкой, и где служитель за гроши может присмотреть за вашим кошельком, чистые костюмы и офицерские формы висят вперемежку с грубыми рабочими робами и потертыми куртками крестьян. Большинство московских бань было построено еще до революции; в них любили захаживать богатые купцы, которые баловали себя отдельным номером, мраморным бассейном, наслаждаясь «шикарной» жизнью. В наше время все происходит гораздо более по-пролетарски. Кричаще безвкусные, без меры разукрашенные Сандуновские бани обветшали до такой степени, что их плиточные полы и статуи просто крошатся, а об их канделябрах один мой рурский приятель как-то сказал: «Они уж до того вульгарны, что даже почти красивы». Парильня напоминает котельную с открытыми трубами. Но русских не волнует убогость обстановки, если они могут наслаждаться совместным «очищением» в приятной компании.

Считается, что баня способствует хорошему самочувствию, но я убедился, что для русских наслаждение ею будет неполным без некоторых мазохистских процедур. Как и финны, они любят такой сильный жар в своих парильнях, чтобы при вдохе обжигало ноздри. Они считают, что лучшее место в парильне — самый верхний полок, куда ведут шесть-семь каменных ступеней и где влажный пар обжигает глаза; любители стараются продлить там свою «агонию» и немного сбросить вес. «Пять-семь минут — больше вы не выдержите», — наставлял меня, угадав во мне новичка, один русский. Другой настойчиво убеждал надеть что-нибудь на голову, если я хочу пробыть там дольше, — «старую фетровую шляпу или что-нибудь в этом роде». Я сидел среди них, исходя потом, стараясь держаться, утешаясь зрелищем других парящихся, которые, поругиваясь и довольно ворча, хлестали сами себя или друг друга своими березовыми вениками до покраснения. («Эй, друг, спину не обработаешь?» или: «По ногам, давай, по ногам!»). Этот монотонный гул время от времени переходил в непременный громкий спор о том, окатить еще разок водой раскаленные кирпичи или нет. Вдруг раздавался крик какого-нибудь «старожила», недостаточно интенсивно, по его мнению, потеющего и заметившего, что в парильню входит новенький: «А ну, подбавь-ка водички!» И новичок, повинуясь обычаю, наполнял одну-две цинковых шайки водой и выплескивал ее на раскаленные кирпичи. «Хватит, хватит», — раздавался хор голосов, сдавленных горячим, перенасыщенным паром воздухом. Некоторые добавляют к воде кружку пива или немного эвкалиптовой эссенции, и пар делается более ароматным. Но соль тут не в аромате, а в умении проникнуть в тонкий механизм баланса влажности: избыток воды или пива делает жару непереносимой, а при недостатке влаги afecionados[22] лишаются необходимой им доли страдания. Как и во многих других явлениях русской жизни, облегчение наступает, когда человек кончает эту добровольную пытку и выскакивает наружу, в раздевалку. Здесь русские расслабляются и голые или небрежно обернутые своими простынями обмениваются шутками, обсуждают вчерашний хоккей с канадцами или футбольный матч между «Спартаком» и «Динамо». Здесь принято послушать других и самому вмешаться в разговор, дать непрошеный совет по части обращения с женщинами, добывания дефицитных товаров или сохранения молодости. Помню, как один седовласый человек внушал мне с приятелем, что при мытье не следует торопиться: «Вы, молодые, всегда торопитесь, и это нехорошо», — проповедовал этот человек. Ему было 75 лет, но выглядел он лет на десять моложе; он рассказал, что секрет сохранения молодости вычитал в книге одного болгарина, где во всех подробностях излагаются правила мытья и техника массажа лица, который нужно выполнять ежедневно при помощи горячего полотенца. «Это делается так, — поучал наш собеседник, показывая, как обтирают лицо таким полотенцем, — сначала вокруг глаз, затем вниз, к подбородку, и вы никогда не будете выглядеть старо».