Русские - [64]

Но излюбленное хобби русских, когда они попадают на лоно природы, хобби, наводящее оторопь на человека Запада, — это сбор грибов, который осенью приобретает характер повального помешательства. Знатоки держат в строгом секрете свои излюбленные грибные места, а простачки часами слоняются по какому-нибудь старому лесу или лощине с ведрами, сумками или косынками и шапками вместо корзинок и внимательно смотрят себе под ноги в надежде напасть на «золотую жилу» либо присаживаются поболтать или перекусить. В грибной сезон этот «вид спорта» приобретает такой размах, что предприятия устраивают групповые вылазки в лес; заказывается автобус, и в пятницу вечером грибники выезжают. Ночь они проводят в автобусе, на сельской дороге, клюя носом или согреваясь чаем или водкой, и при первых проблесках зари бросаются по принципу «Кто первый» собирать нежные грибы, только что показавшиеся из-под земли. Видов грибов множество, и нужен наметанный глаз, чтобы отличить ядовитый гриб от съедобного. В помощь неопытным любителям в советских магазинах развешиваются таблицы с примерным изображением видов грибов и с указанием, в какой сезон и в каком окружении каждый гриб лучше растет. Но эти таблицы настолько сложны, что когда мы попытались разобраться в них, это заняло больше времени, чем сам сбор грибов. Этот спорт гораздо более многогранен, чем может показаться на первый взгляд. Знатоки утверждают, что каждому виду грибов соответствует определенный напиток. «Белые грибы лучше всего идут с очищенной темной Петровской водкой, — сказал мне один старый специалист, — а под рыжики нужна белая водка, прозрачная, как хрусталь, и очень холодная, чтобы ее вкус не заглушил вкус гриба. Но обычно люди валят в кучу все грибы, просто чтобы иметь предлог лишний раз выпить — все равно что». И все же для большинства грибников истинная цель сбора грибов состоит в том, чтобы удрать из города, проветриться, уйти от повседневности.

Русские страстно влюблены в свою природу. Горожане, которые как и американские городские жители, считают удовольствием отдыхать без привычных удобств, снимают на время отпуска какой-нибудь деревенский домик, готовят еду на печке, спрятавшейся под навесом, пользуются туалетом, расположенным во дворе, и сушат свои горшки и кастрюли, насадив их на колья видавшего виды деревянного забора. Березовые рощи, пронизанные солнцем, и холодные величественные сосны полны прелести. Но при длительном общении с русской природой я почувствовал себя разочарованным. Россия не предлагает вашему взору эффектных пейзажей; это обширная равнинная страна, и она простирается, без какого бы то ни было разнообразия, во все стороны до бесконечности, подобно бескрайним прериям Канзаса. Ей не хватает головокружительных видов Швейцарии, живописных холмов Баварии или шпалер и каменных стен, делающих столь привлекательным английский пейзаж. Пейзаж в России — более плоский, хаотичный и беспорядочный.

«Мне нравится старательно ухоженный английский сад, — сказал мой русский спутник, когда мы с ним входили в калитку одной из подмосковных дач, — но русский сад больше говорит моей душе». Это меня озадачило; перед нами за зеленым забором открывался совершенно дикий, беспорядочный лесной участок, просто огороженный забором. Я бы вообще не назвал это садом. Кусты, деревья, трава росли как попало: человеческая рука не потрудилась здесь над приданием им формы. И я вдруг понял, что именно это и импонирует русской душе. В этом хаотичном, диком, восхитительно небрежном беспорядке русский человек надеется отдохнуть от своей чересчур напряженной, чересчур скученной, чересчур подчиненной надзору жизни. Русский жаждет разорвать свои путы, сбросить запреты, фигурально выражаясь, разуться и пробежаться пешком — и все это дает ему его природа.

Могу привести и другой пример. Мы с Энн отдыхали в Домбае, горнолыжном курорте на Северном Кавказе, примерно в 1300 километрах к югу от Москвы. На двух хлипких подвесках канатной дороги нас доставили на открытую поляну у подножия гор, на высоту всего каких-нибудь 200 метров. Дальше предстояло идти своим ходом, что при выборе даже самой скромной трассы составляло метров 800 по ровной местности с последующим восхождением на лыжах. Никаких буксирных приспособлений не было и в помине. Перед каждым спуском нужно было подниматься вверх по склону минимум метров 350–400, и с каждым разом это становилось все труднее, так как к полудню снег сверху начинал подтаивать под теплым мартовским солнцем. Но русские не обращали на эти трудности ни малейшего внимания. И действительно, вокруг было очень красиво; виды напоминали альпийские. Русские пользовались здесь возможностью общаться с природой, а катанье на лыжах было уже делом второстепенным. По мере того, как солнце пригревало все сильнее, эти бледнолицые северяне радостно снимали с себя одежду и, оставаясь в купальных костюмах или нижнем белье, устраивались на любом мало-мальски подходящем вылезшем из-под снега камушке и принимали солнечные ванны.

Если не считать пляжей, единственным местом, где мне довелось видеть русских еще более оголенными, чем на этом высокогорном склоне, была