Русские - [183]

Когда в конце 1974 г. я покидал Москву, уже началась бурная пропаганда стройки БАМ — Байкало-Амурской железнодорожной магистрали длиной 3200 км, которую намечалось проложить на пустынных просторах между озером Байкал, этим чудом природы Восточной Сибири, имеющим форму ятагана, и рекой Амур, вблизи Тихоокеанского побережья. Официально цель этого строительства — открыть для народного хозяйства минеральные богатства советского Дальнего Востока. Однако БАМ будет также представлять собой стратегически важную железнодорожную магистраль, расположенную гораздо севернее Транссибирской, а, следовательно, и менее уязвимую в случае нападения Китая. Может быть, это и является истинной причиной строительства дороги. На пропаганду стройки были брошены поэты, музыкальные ансамбли, агитаторы, чтобы пробудить боевой дух и поднять людей на строительство БАМ, которое Москва провозгласила подвигом поколения, если не столетия. «Если бы для подобных проектов не было Сибири, партии следовало бы ее выдумать, — сказал по этому поводу молодой московский экономист. — Каждое поколение имеет собственный грандиозный сибирский проект. Было поколение Братска. Пришло поколение БАМ. Я был на одном таком строительстве, и условия там были прескверные. Комары съедали нас живьем. Они проникали в волосы, в палатки, в еду, всюду. Мы, комсомольцы, работали словно рабы — с раннего утра до позднего вечера. За это лето я заработал около 500 рублей. Сначала казалось, что это уйма денег, но чтобы добраться сюда и прожить здесь я потратил столько, что по возвращении домой оставшаяся сумма оказалась не такой уж большой. Но это — способ мобилизации людей».

«Все знают, что самые тяжелые работы на таких стройках выполняют заключенные, — говорил один мой знакомый ленинградец, — что на большинство комсомольцев оказывают давление, заставляя их ехать на эти стройки, что рабочие постарше отправляются туда за «длинным рублем». Тем не менее, когда люди читают: «Мы строим новую железную дорогу через всю Сибирь» или «Мы построили самую большую в мире гидроэлектростанцию», в них просыпается чувство национальной гордости. Обратите внимание на то, как описываются эти большие проекты — не столько с точки зрения конкретной экономической пользы от них, сколько с точки зрения тех пере мен, которые они принесут в эти районы. Все эти стройки имеют скорее идеологическое, чем экономическое значение. Без мероприятий такого рода не осталось бы идеализма. Без таких грандиозных проектов, откуда мы бы знали, что «строим коммунизм?»

Иностранцу, который не решится проехать всю Сибирь по железной дороге, трудно осознать, как огромен Советский Союз. Рассудок не может охватить географические масштабы государства, распростершегося на 11 часовых поясов; трудно, например, осознать тот факт, что Ленинград намного ближе к Нью-Йорку, чем к Владивостоку. Американцы привыкли воспринимать свою страну как целый материк, но ее размерь; сразу сжимаются, если ощутишь огромность советской территории. Соединенные Штаты и половина Канады могли бы поместиться в одной только Сибири. Поездка из Москвы в Иркутск, разделенных расстоянием в 5120 км, равносильна полету из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, но это расстояние не превышает и половины пути путешественника, пересекающего Советский Союз из конца в конец.

Еще до того, как вы сели на поезд Транссибирской магистрали, многое уже предвещает, какой огромный путь вам предстоит. Русские осваивают поезд как жилой автофургон; они являются на вокзал, нагруженные дешевыми потрепанными чемоданами, коробками, кое-как перевязанными веревками, подарками, игрушками, тяжелыми узлами и рассыпающимися тюками. Перед отъездом они запасаются буханками черного хлеба, сырами, холодной вареной рыбой или пирожками с мясом; они тащат сетки, битком набитые бутылками липкого сладкого русского ситро или водянистого пива. Люди набиваются в вагоны, превращая их в передвижные дома; немедленно переодеваются в синие пижамы, поселяясь целыми компаниями в купе на четыре или шесть спальных мест; женщины принимаются чистить огурцы или няньчиться с детьми, в то время, как мужчины, в нижних рубашках, почесываясь и позевывая, играют в шахматы или просматривают газеты.

В нашем мире, когда пассажирские поезда доживают свой век, железная дорога в России до сих пор сохранила свое поистине мистическое значение. Старые вагоны первого класса с их вылинявшими занавесками винного цвета, замысловатыми лампами, салфеточками на столиках и гнутыми медными дверными ручками еще, кажется, хранят аромат романтики начала века, так что моя жена, сидя в купе такого вагона, всякий раз чувствовала себя Анной Карениной. Борщ и солянка в вагон-ресторане подаются, правда, в казенных металлических мисках, но зато в каждом вагоне постоянно пыхтит самовар, жар в котором поддерживает кругленький разговорчивый проводник, готовый в любое время принести чай и сладкое печенье. Старые русские вагоны, рассчитанные на самую широкую в мире железнодорожную колею, были для меня особой роскошью: лежачие места в них — самые длинные из всех, какие мне когда-либо доводилось видеть в поездах. Путешествие на поезде привлекало меня и тем, что во время поездки у русских находится время и смелость поболтать с иностранцами, и мы не пренебрегали этой возможностью. Единственное, что нас беспокоило, когда мы собирались в Сибирь, — это опасение, что в поезде может быть холодно. Но тревога эта оказалась напрасной: как и все помещения в России, вагоны были так натоплены, что на каждой остановке мы выскакивали на платформу подышать свежим воздухом. Медлительность, с которой тащился поезд, помогала почувствовать, как велико было покрываемое нами расстояние. Подобно скрипучему торговому судну, терпеливо пересекающему обширное внутреннее море, наш поезд полз через огромный материк. Это был экспресс Москва — Пекин, которому предстояло пройти 8600 км за 175 часов, как гласило объявление, вывешенное в нашем вагоне. Мы проехали всего полпути — до Иркутска, и в течение этих четырех долгих дней видели в окнах одну и ту же картину: слегка холмистые снежные поля, сменяющиеся березовыми и лиственничными лесами, вновь переходящими в огромные заснеженные поля. Мы чувствовали себя словно всматривающиеся в катящиеся волны пассажиры судна, пересекающего океан. Занесенные снегом деревушки с их потрепанными непогодой избами и поднимающимся над крышами дымком проплывали мимо, подобно отдельным островкам, затерянным в этом снежном море.