Русские - [184]

Я воображал, что Сибирь затопляют волны поселенцев, как на американском Западе. Однако самое сильное впечатление во время этого путешествия в поезде на меня произвела разбросанность населения и огромная, бесконечная пустынность этого края. Иногда внезапно, не предваряемые пригородами, на нашем пути возникали города, которые так же внезапно исчезали, когда после непродолжительной стоянки поезд отходил от платформы.

О нашем продвижении в глубь континента можно было судить по изменению характера мелкой меновой торговли «между кораблем и берегом». Когда мы покидали Москву, вагон-ресторан был загружен большими количествами свежих яблок, апельсинов, огурцов, шоколадных конфет и других деликатесов. Вначале, на стоянке поезда, местные жители устремлялись к вагон-ресторану, чтобы приобрести у его работников, высовывающихся в окна и двери, московские припасы. А позднее, когда эти запасы начали истощаться и меню стало скромнее, торговля приняла иное направление. Хотя на станции Зима «берег» предлагал проезжающим весьма скудный ассортимент припасов, мы присоединились к потоку пассажиров, устремившихся к станционным киоскам, чтобы купить сладких сдобных булочек, пива и свежие газеты. На платформе несколько дряхлых старушек в черных пальто и шерстяных платках продавали огурцы домашнего соления и вареную картошку (по 25 копеек за полкило), от которой еще валил пар; несколько женщин нагружали лопатами в полувагоны уголь и отбивали сосульки, образовавшиеся у сливов или сковавшие сцепления. Однажды я видел, как женщина отбила вместе со льдом кусок металла, поглядела на него и удалилась, пожав плечами.

Уральские горы, которые пересекал поезд, оказались здесь настолько неприметными и вызывали такое разочарование, что мы почти не обратили внимания на полосатый столб, отмечающий границу между европейским и азиатским континентом и административное начало Сибири. Однако, проехав еще двое суток и достигнув Иркутска, мы почувствовали, что попали в другое полушарие. Множество молодых солдат, возвращающихся из краткосрочного отпуска в Монголию или на пограничные заставы на советско-китайской границе и заигрывавших с местными девушками, напоминало нам о том, что до Китая рукой подать. В поезде я слышал, как пассажиры расспрашивали проводников о жизни в Пекине. Те, которым уже приходилось ехать по дальневосточному участку Транссибирской железнодорожной магистрали, рассказывали о том, что из окна вагона они видели площадки для советских вертолетов, различные военные объекты и воинские подразделения крупной группировки войск, состоящей из сорока дивизий (миллион человек), которые русские держат вдоль границы с Китаем, составляющей предмет спора этих двух держав. Позднее я услыхал о запаянных цинковых гробах, отправляемых в глубь России через Иркутск (в апреле 1974 г.); местные жители полагали, что это были погибшие в каком-то пограничном столкновении, как обычно не преданном гласности. Но тогда, в 1972 г., после поездки Никсона в Пекин и до его первого визита в Москву, русские нервозно требовали, чтобы я объяснил им, почему Америка объединяется с Китаем против России. Русские так остро ощущают свое соперничество с Китаем, что меня многократно расспрашивали о нашей дипломатии в отношении Китая, особенно во время моего посещения районов, расположенных вблизи китайской границы.

Ни по какому другому вопросу мнение простых людей, кажется, не совпадает с официальной линией в большей степени, чем в отношении Китая, к которому русские испытывают глубоко укоренившийся страх и недоверие. Русские интеллигенты говорили о китайцах, как о современных варварах, рассказывая, что китайским крестьянам, работающим на полях, промывают мозги с помощью громкоговорителей, что жизнь в Китае полностью военизирована и что люди помешаны на маоизме. Таким предстает Китай в советской печати и телевизионных передачах. Меня поразила ирония, состоящая в том, что эти русские интеллектуалы представляют себе Китай таким, каким на Западе представляли себе Россию при Сталине в разгар холодной войны. Они говорили о китайцах, как о новых сталинистах. «Китайская военная угроза» — еще один жупел, которым пугают русский народ. Один советский журналист, вернувшись в Москву из Белоруссии, которая находится на гигантском расстоянии от Китая, рассказал нам, что минчане боятся войны с Пекином. В Москве матери не хотят, чтобы их сыновья отбывали службу на советско-китайской границе, точно так же, как американские матери не хотели, чтобы их мальчиков отправляли во Вьетнам. В пограничных зонах или городах, расположенных неподалеку от границы, например, в Иркутске, ненависть и подозрительность по отношению к китайцам чувствовались особенно сильно. Иногда люди с горечью говорят о кровопролитном столкновении с китайцами за остров Даманский в 1969 г. Однажды в иркутском ресторане мы обедали за одним столиком с молодым программистом, выслушивая от него очередную порцию гневных антикитайских высказываний (как нам рассказывали русские, ненависть к Китаю разжигается на закрытых политических инструктажах). С противоположного берега озера Байкал, менее чем в 50 км, как говорил программист, можно увидеть Монголию и Китай. Мне это показалось преувеличением, однако программист настаивал на своем. Высказывая неприкрыто империалистские взгляды и пренебрегая формальной независимостью Монголии, он «добродушно» называл эту страну «нашей 16 республикой» — оскорбление, равноценное тому, чтобы назвать Мексику 51 штатом США. К монголам, в отличие от китайцев, он относился хорошо.