Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - [379]

; от имени ЦК ПСР он запретил подготовленную Военной комиссией его партии по договоренности с элитными полками «вооруженную демонстрацию» в поддержку Учредительного собрания, считавшуюся многообещающей; когда часть петроградского гарнизона после «разгона» собрания намеревалась поднять вооруженное восстание с немалыми шансами на успех и искала одобрения у меньшевиков и эсеров, он в конце концов успокоил недовольных, поскольку, по его словам, восстание могло повлечь за собой вторжение немцев по всей России[3397]. Во всех случаях Чернов думал о дальнейшем продвижении германских войск и остерегался тем или иным образом опережать его. Такое поведение подобало тайному союзнику германского ВК, ожидавшему, что при продолжении наступления немцев он еще пригодится. Должно быть, и Ленину, знавшему о немецких связях Чернова, оно бросилось в глаза, и, возможно, поэтому с Черновым при роспуске собрания обошлись сравнительно мягко.

Л. Д. Троцкий позже объяснял вышеупомянутое предупреждение Мирбаха в Смольном страхом, что Ленин сможет найти с Учредительным собранием общий язык: «Немцы все же опасались вначале, что мы сговоримся с „патриотическим“ Учредительным собранием и что это может привести к попытке продолжения войны»[3398].

Если так, то германская сторона могла опасаться, что ее русский агент, поставленный перед трудным выбором, окажется патриотом и реальным политиком и в последнюю минуту вместе с Черновым выступит против империалистических германских интересов в России. Это было в известной степени реально. Если бы Ленина действительно продолжало пугать упразднение Учредительного собрания и он пошел бы на компромисс с Черновым, то с некоторой долей вероятности он завоевал бы большинство в собрании, а его переворот задним числом снискал бы одобрение массы крестьянского населения, приобретя тем самым потенциал для настоящей народной революции. Таким образом, перед Лениным в эти часы в последний раз стояла альтернатива: остаться предводителем маленького «бланкистского» меньшинства немецких «наемников» или стать вождем социалистической народной революции.

Насколько можно судить по документам, Ленин никогда такую альтернативу не рассматривал и, не желая отказываться от своих притязаний на единоличное руководство среди лидеров революционных партий, в конечном счете решил пойти против подавляющего большинства своего народа. Разгоном Учредительного собрания он дал Людендорфу окончательное доказательство безграничного послушания и «готовности к прекращению войны какой угодно ценой»[3399]. В этом смысле разгон собрания, с точки зрения немцев, представлял собой еще более значительный выигрыш, нежели успех ленинского октябрьского переворота[3400].

III Всероссийский съезд Советов отменил временный статус Совета народных комиссаров, утвердил решение Ленина об установлении диктатуры пролетариата с применением массового террора, принял разработанный им по образцу «программы Гинденбурга» план вооружения народных масс и ввел всеобщую трудовую повинность. Дорога к заключению мира для обеих сторон была открыта.

10.2. Перспектива: От «похабного» мира до «колена на грудь»

Мирные переговоры между Россией и представителями Четверного союза (Германской империи, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции), которые с 22 декабря 1917 г. шли в стенах крепости Брест-Литовск[3401], вошли в историю как грандиозный поединок между Лениным и Людендорфом[3402], «дуэль двух гигантских фигур» и «титаническое противоборство»[3403]. При ближайшем рассмотрении — опубликованные документы передают только официальную часть переговоров, тогда как важные беседы происходили «конфиденциально» за закрытыми дверями[3404], — складывается другая картина: Ленин и Людендорф действительно во время переговоров вели титаническую борьбу, но не друг против друга, а вместе, параллельно стремясь принудить собственное правительство (Людендорф) или собственное правительство и партию (Ленин) через руководителей делегаций к выполнению совместных договоренностей[3405]. Борьба осложнялась отсутствием у обоих партнеров самостоятельности (вопреки тому, что предусматривалось весной 1917 г.) — они не могли участвовать в переговорах лично, и руки у них были связаны[3406].

В Германии новый рейхсканцлер граф Георг фон Хертлинг, последовательно придерживаясь конституции, возложил руководство переговорами на гражданские инстанции, а участие военных ведомств ограничил совещательной функцией. В результате Людендорфу, который не захотел присутствовать на переговорах исключительно в качестве «специального делегата», поначалу фактически досталась роль стороннего наблюдателя. Впоследствии он жестоко бранил «политику» за «медлительный и недостойный характер» ведения переговоров, утверждая, что это помешало ему своевременно перебросить необходимые силы на запад[3407]. Канцлер действительно назначил руководителем делегации министра иностранных дел фон Кюльмана, которому диалектика глав российской делегации, Адольфа Иоффе на первом этапе переговоров и особенно Льва Троцкого на втором, оказалась совершенно не по плечу. Кюльман позволял бесконечно втирать себе очки по поводу права на самоопределение бывших национальных окраин Российской империи, которые Ленин давно пожертвовал империалистическим интересам своего немецкого партнера. Вследствие этого переговоры уходили все дальше от целей Ленина и Людендорфа, а разногласия между Людендорфом и Кюльманом перерастали в политические кризисы.