Русская - [17]

— Не помню, — ангельски улыбнувшись, совершенно искренне заявляю я. Если надеется получить месторасположение Обители, то напрасно. Я не выдам ни Дема, ни Джаспера.

— Дочь Рональда Свона, Изза, обкурилась, — тем временем пытается образумить меня Ронни, — ты представляешь себе этот заголовок? — на его лице ходят желваки. Недвусмысленно и понятно.

— Бестселлер.

Я его злю. Я его чудовищно злю, до последней крохи терпения. Поражаюсь тому, что из ушей еще пар не повалил — этакое испытание для его, казалось бы, легендарного самообладания.

— Я потерял из-за твоей выходки двенадцать миллионов.

— Цифры, достойные твоего банковского счета.

— Цифры, — он скалится, — в два раза превышающие твое наследство, Изза.

— Оно еще подкопится, — оптимистично заявляю я, устроив руки по бокам кровати, возле поручней. Каждый раз, когда смотрю на катетер, ощущаю неудобство и странную паническую боязнь, что если вытащу его, кровь будет не остановить. Я ненавижу кровь.

— Очень сомневаюсь, — качает головой Рональд, — если ты рухнешь на пол еще перед одним инвестором, оно и вовсе аннулируется.

А, так все дело в толстосуме-индюке? Он перепугался, когда я разбила голову?

— Кишка тонка у твоих инвесторов…

— Кишка тонка у меня, — стиснув зубы, отвечает отец, — потому что ты еще живешь в моем доме и еще используешь мои деньги. После случившегося у меня были все основания отправить тебя в твой притон.

Пальцы сами собой стискивают одеяло — рефлекс, наверное. Но подобное название для дома Джаспера меня коробит. К тому же, после того, как я звонила — хотела сказать про отмену планов на уикенд — и натыкалась на молчание в трубке. Если бы Розмари сама не съездила туда и не уверила меня, что Хейл жив-здоров, я бы не спала спокойно.

— Ты связан обещанием… — тихонько говорю я. Внезапно одеяло перестает согревать — по спине бегут ледяные мурашки — до боли неприятно. А ведь казалось, что хуже быть уже не может… всю эту неделю я только и делала, что смирялась с неприятными последствиями «пыли»: начиная от извечного озноба и заканчивая дьявольской тошнотой. Постоянной — даже при условии приема таблеток.

— Я на сто процентов уверен, Изза, что если бы твоя мать увидела тебя в понедельник, она бы со мной полностью согласилась, — хмыкает мистер Свон. И чересчур резко поправляет галстук, затянув его, кажется, слишком туго.

Першит в горле. После его слов у меня першит в горле. И это не то, что сейчас нужно. Не то, что он оценит. Я не позволю себе при нем… я обещала. Он не заслуживает — эти слова как раз и рассчитаны на то, чтобы побольнее уколоть.

— Я предупреждаю тебя последний раз, Изабелла, — угрожающе произносит Рональд, кивнув на штатив с капельницей, — если еще хоть однажды ты появишься в моем доме в состоянии наркотического опьянения, пеняй на себя. Я не только вышвырну тебя вон, я еще и уничтожу ваши «клубы интересов», поняла меня? Кто бы в них ни состоял!

Я сглатываю, всеми силами стараясь не пустить на лицо ничего лишнего. Он не напугает меня. Это невозможно.

— Если это все, — малость дрогнувшим голосом произношу в ответ, так и не дав обещания, которого он ждет, — я хочу спать.

— Ты спишь все семь дней, потерпишь, — безжалостно отметает мистер Свон. Ответом явно недоволен, — а сейчас будешь слушать и запоминать.

Он не приходил ко мне ни разу, после вторника. Откуда, черт подери, знает, чем я занимаюсь все это время?!

Тем временем «Ронни» с громким скрипом, сопровождающимся кольнувшей справа болью в моей голове, придвигает посетительский стул ближе к кровати. Садится на него, оказываясь со мной практически на одном уровне — чуть выше. И смотрит, разумеется, в глаза. Обещает долгий разговор, который не оборвать. Даже за деньги.

— Розмари говорила, сколько тебе еще осталось здесь находиться?

Я гляжу на него исподлобья. Я не хочу смотреть, но не получается — взгляд чересчур внимательный.

— Два дня.

— Верно, ровно два. И на третий ты вернешься в резиденцию.

Эта информация должна меня утешить или ободрить? То, что он возвращает меня «домой», котируется как помилование?

— Если бы во вторник с тобой можно было разговаривать, Изза, — лицо Рональда с низким лбом и носом, с едва заметной горбинкой, чересчур близко ко мне, — я бы не стал идти на уступки и сразу вычеркнул тебя из завещания.

Он самодовольно усмехается. Он, как охотник, загнавший зверюшку в ловушку, рассматривает меня горящими глазами. Сейчас, по-моему, с проблесками удовлетворения.

Объясняет свою позицию:

— Инвестор, проделавший такой долгий путь, чтобы вручить нам свои деньги — большие деньги — ушел, оставив меня ни с чем. Забрал свои двенадцать миллионов.

— Ты хочешь, чтобы я отработала эти деньги? — с подрагивающей улыбкой интересуюсь, хотя больше всего хочу, чтобы он ушел. Ушел подальше, ушел подольше. Меня мало устраивает строгая диета без выпивки и спасающего П.А., мне до одури плохо без Джаспера, без которого пришлось провести эти выходные, и меня уже коробит от вида людей в белых халатах, то и дело искалывающих мои пальцы и вены для бесконечных анализов. Но все это лучше Рональда и его разговоров. Все это я готова терпеть еще столько же… и, может, даже дольше.