Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации - [89]

, с. 19–20][100]. Фактически он продавал эти должности зажиточным памирцам, тем самым пытаясь сформировать новую элиту на Западном Памире, всецело обязанную ему своим возвышением и своими привилегиями. Правда, как отмечал представитель Политического агентства в Бухаре А. Черкасов, совершивший в 1904 г. инспекционную поездку на Западный Памир, в ряде случаев наместник откровенно принуждал состоятельных представителей местного населения платить ему деньги и принимать административные должности. Кроме того, когда на этих чиновников была возложена обязанность не только собирать налоги, но и периодически преподносить самому беку подарки (в виде халатов для нукеров, волов и проч.), многие из них предпочитали уходить со своих должностей, чтобы не настраивать против себя земляков [Искандаров, 1958, с. 102; Халфин, 1975б, с. 33, 115]. Естественно, русские власти на Памире, постоянно получавшие жалобы на самоуправство эмирских чиновников, предпринимали усилия для сокращения бухарского административного аппарата в регионе, восстановления выборности местного самоуправления. Эта выборность была в полной мере восстановлена в 1905 г., когда Западный Памир перешел под юрисдикцию Российской империи.

Сложная ситуация сложилась в судебной сфере. Казии, как уже отмечалось, на Западном Памире также избирались (правда, из представителей одних и тех же «родов казиев» — «авлод»), как и другие административные должности — несмотря на их довольно высокий статус (в прежние времена в отсутствие шаха казий выполнял функции его заместителя, временного правителя того или иного ханства [Лужецкая, 2008, с. 162]). Казии осуществляли суд на основе не только шариата, но и местных правовых обычаев, а также собственного усмотрения. В результате в системе наказаний преобладали штрафы в пользу пострадавших (до 1 тыс. таньга за убийство и в редчайших случаях кровная месть, возмещение украденного в полуторном размере и т. п.) в сочетании с небольшим вознаграждением самому казию за вынесение решения (вола в случае убийства и 2 таньги в случае воровства) [Серебренников, 1900, с. 83–84]. Отсутствовали смертная казнь и телесные наказания[101]. Уже афганцы во время оккупации Западного Памира постарались разрушить эту систему, введя дополнительные огромные штрафы за любые преступления — сверх приговоров казиев, — взимаемые в пользу оккупационных властей [Там же, с. 83].

Бухарские же власти также попытались распространить на Западный Памир свои судебные принципы и нормы, добавив к системе наказаний тюремное заключение и телесные наказания, что полностью противоречило местным принципам. Российским офицерам и чиновникам неоднократно приходилось останавливать подобные расправы бухарцев над памирцами, напоминая чиновникам эмира, что местное население находится под особым покровительством российских властей; также нередки были случаи, когда местные жители бежали от расправы бухарцев на территорию русских гарнизонов[102]. Кроме того, бухарские наместники запретили населению обращаться к суду ишанов — религиозных лидеров местных шиитов, что также являлось давней традицией Западного Памира. Вместо этого следовало обращаться к казиям (также назначаемым на должность беком), которые брали не только штрафы, но и высокие сборы в собственную пользу, называемые «хизметане» («за оказание содействия»). Опять пришлось вмешаться начальнику Памирского отряда Н. С. Аносову, который в 1900 г. заставил бека и его чиновников составить четкие предписания о том, кто и какие дела должен судить, и какие судебные сборы взимаются в каждом конкретном случае [Халфин, 1975б, с. 116]. Кроме того, в некоторых случаях русские офицеры сами выносили судебные решения, которые воспринимались местными жителями как обязательные к исполнению.

Один из самых болезненных вопросов взаимоотношений Западного Памира с соседями (включая и иностранных правителей-сюзеренов) — религиозная принадлежность населения. Оно было многонациональным, однако большинство составляли таджики, принадлежавшие к шиитской ветви ислама, причем к его специфическому исмаилитскому направлению (см., например: [Серебренников, 1900, с. 80; Тагеев, 1902, с. 99])[103]. Соответственно, во главе их общин стояли ишаны, которые избирались членами этих общин, но всегда из числа представителей одних и тех же святительских семейств, ведших свою родословную еще с XI–XII вв. Эти ишаны в силу происхождения и занимаемого положения пользовались беспрекословным повиновением собственных мюридов и высоким авторитетом среди остального населения. Номинально их избрание должно было подтверждаться официальным главой исмаилитов — Ага-ханом, резиденция которого находилась в Бомбее, однако в силу политических причин или личных качеств того или иного святителя этот формальный акт зачастую игнорировался ([Серебренников, 1900, с. 80; Халфин, 1975б, с. 104–105; Харюков, 1995, с. 106]; ср.: [Бобринский, 1902, с. 9]). Ишаны оказывали значительное влияние на духовную и политическую жизнь Западного Памира и, как уже отмечалось выше, нередко осуществляли также и судебные функции.