Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации - [87]

Однако окончательно присоединить регион к своим владениям Российская империя не могла по политическим причинам: центральные имперские власти (в особенности Министерство иностранных дел) традиционно опасались враждебной реакции Англии на дальнейшее расширение российских владений в Центральной Азии [Германов, 2015]. Поэтому в 1895 г. между Россией и Англией было заключено очередное соглашение, получившее название «Памирское разграничение»: по его условиям, Западный Памир переходил под управление Бухарского эмирата, который передавал Афганистану в качестве компенсации часть своей области Дарваз [Халфин, 1975б, с. 4, 8]. Нельзя не отметить цинизм этого соглашения, поскольку Бухара и Афганистан в это время юридически считались самостоятельными государствами, тем не менее две империи приняли за них важное политическое решение, фактически поставив два эмирата перед фактом.

Как бы то ни было, Западный Памир с 1895 г. считался частью Бухарского эмирата, при этом находясь под «покровительством» российских властей, что подразумевало постоянное присутствие здесь русского гарнизона (Памирского поста) и периодический контроль действий бухарских чиновников администрацией Туркестанского края [Там же, с. 10]. Такая сложная политическая ситуация длилась до 1905 г., когда Западный Памир фактически перешел под непосредственное управление России (номинально продолжая, впрочем, считаться частью Бухарского эмирата), и именно период 1895–1905 гг. привлекает наше внимание.

История перехода Западного Памира под контроль России подробно исследована специалистами. Различные ее аспекты освещены многими авторами — начиная с современников событий и заканчивая современными исследователями. Так получилось, что ряд начальников Памирского отряда и офицеров, служивших в нем, стали впоследствии настоящими экспертами по среднеазиатской политике Российской империи, оставившими и ценные воспоминания о собственной службе на Памире, и важные сведения по географии, биологии, этнографии региона, оценку его стратегического, геополитического положения[96]. Среди таких авторов можно назвать, в частности, самого М. Е. Ионова; его сослуживцев: Б. Л. Громбчевского, А. Г. Серебренникова, Б. Л. Тагеева; начальников Памирского отряда В. Н. Зайцева, А. Г. Скерского, К.-Э. К. Кивекэса, И. Д. Ягелло и особенно выдающегося военного востоковеда и геополитика А. Е. Снесарева. Даже их официальные отчеты содержат ценнейшие сведения об особенностях жизни населения Западного Памира, что уж говорить об их исследовательских трудах. Кроме того, в описываемый период на Памире побывали путешественники: Н. А. Аристов, граф А. А. Бобринский, Ю. Д. Головнина, А. К. Разгонов; туркестанские чиновники А. Черкасов, В. Л. Корженевский и А. А. Семенов (впоследствии выдающийся советский востоковед). В советский период вопросы политической истории Памира на рубеже XIX–XX вв. исследовали такие авторы, как Н. А. Халфин, Б. И. Искандаров. Этнография местного населения в этот же период привлекла внимание Н. А. Кислякова, И. Мухиддинова и др. В постсоветский период история Памира в рассматриваемую эпоху продолжала привлекать интерес исследователей. Вопросы военной и политической истории рассматривали, в частности, А. К. Алексеев, Б. Г. Белоголовый, В. А. Германов, Н. А. Захарчев, Н. Л. Лужецкая, А. В. Постников, Е. Ю. Сергеев. Вопросы этнографии и религиозной истории памирского населения описаны А. К. Алексеевым, К. С. Васильцовым, Л. Н. Харюковым. Уже в начале XXI в. был защищен целый ряд диссертаций по истории присоединения Памира, по российской политике в регионе, а также по его изучению «военными востоковедами» [Алимшоев, 2003; Пирумшоев, 2011; Сайнаков, 2015; Самиев, 2010; Сумароков, 2006; Терехов, 2011].

Тем не менее, на наш взгляд, в исследовании этой тематики не было уделено специального внимания вопросу о правовых аспектах российской имперской политики на Западном Памире и, в частности, учету местных особенностей при ее разработке и реализации — правовых обычаев, религиозной специфики, этнической самобытности, особого социального и экономического уклада[97]. Без учета этих моментов исследование российскими офицерами и учеными этнографии Памира представляется чем-то вроде «хобби» разносторонних представителей военной и научной элиты Российской империи. А между тем, эти исследования являлись необходимым условием для правильного понимания особенностей региона и в полной мере учитывались как самими офицерами Памирского отряда, так и туркестанскими властями, которым они подчинялись. Вместе с тем нельзя не отметить, что нередко эта специфика ускользала от центральных властей империи в Санкт-Петербурге, а также от представителей российского МИДа, включая и руководителей Политического агентства, от которых, как мы увидим ниже, нередко зависела судьба населения Памира и дальнейшее развитие российской политики в регионе.

Еще один важный фактор, который нельзя было сбрасывать со счетов, — официальное бухарское управление на Западном Памире. Хотя уже по условиям «Памирского разграничения» 1895 г. регион признавался владением бухарского эмира, его чиновники появились в этом регионе лишь в конце 1896 г. При этом они сразу же столкнулись с проблемами в отношениях с местным населением, поскольку пытались создать здесь систему управления, суда и взимания налогов по образу и подобию существующей в эмирате, полностью игнорируя местную специфику. Российский политический агент в Бухаре В. И. Игнатьев по этому поводу уже в 1897 г. заметил, что бухарское правление после афганской тирании могло бы показаться памирцам более мягким — но при условии, что оно началось бы сразу же по изгнании афганцев. А бухарцы пришли на Памир после полутора лет фактического российского правления, неизмеримо более развитого и адаптированного к местным особенностям (см.: [Халфин, 1975