Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации - [77]

Более того, в рамках денежной реформы, разрабатываемой министром финансов С. Ю. Витте, уже 16 апреля 1893 г. высочайшим повелением был запрещен ввоз в пределы Российской империи иностранной серебряной монеты. Однако было сделано исключение для некоторых государств, в том числе и для Бухарского эмирата [Материалы, 1922, с. 18]. Эта оговорка представляется очень важной в рамках настоящего исследования: поскольку для эмира было сделано исключение в данном случае, он решил, что и в дальнейшем в финансово-правовых отношениях с Россией ему будут делаться различные исключения и послабления, и потому неоднократно старался добиться их, существенно снижая эффективность финансовых преобразований, реализуемых в Бухаре имперскими властями.

Как бы то ни было, при расчетах российских предпринимателей с бухарскими и хивинскими партнерами до 1892–1893 гг. сохранялась высокая степень стабильности, и даже необходимость постоянного обмена таньги на рубли не причиняла больших неудобств. Ситуация коренным образом изменилась в 1893 г., когда существенно упали мировые цены на серебро: лондонская стандарт-унция понизилась в цене с 28 до 22 пенсов. Как это нередко бывает, среднеазиатский рынок отреагировал на эти новости весьма драматично, в результате чего курс таньги изменился в гораздо большей степени, чем цены на серебро в мире: бухарская таньга потеряла почти треть стоимости — ее курс понизился до 10 коп., хивинская таньга снизилась с 17–18 до 14 коп. [Губаревич-Радобыльский, 1905, с. 155; Садыков, 1965, с. 128; Becker, 2004, р. 125].

В результате сложилась весьма тяжелая ситуация для деловых кругов в ханствах Средней Азии. Власти и торговцы Бухары и Хивы не желали отказываться от прежнего высокого курса таньги, русские же предприниматели не собирались переплачивать при обмене, исходя из новой реальной рыночной стоимости серебряной монеты. Усугубляло проблему также и сезонное изменение курса таньги: летом, во время внесения податей и уплаты налогов, ее курс падал, а осенью, когда активизировалась торговля (в том числе оптовая) хлопком, шерстью и другим сырьем, таньга требовалась не только местному населению, но и русским торговцам, что, естественно, способствовало повышению курса. Этим пользовались бухарские и хивинские менялы «сарафы», которые зачастую устанавливали совершенно произвольный курс при обмене таньги на русские деньги; иногда из-за их действий курс мог меняться несколько раз даже в течение одного дня! Также была распространена практика выдачи займов в таньге при условии возвращения их в рублях, что также давало ростовщикам дополнительную прибыль на разнице курса [Логофет, 1911б, с. 70; Садыков, 1965, с. 128; Тухтаметов, 1966, с. 58][84].

Предпринимательские круги и администрация Туркестанского края уже в том же 1893 г. обратились к центральным властям с просьбой решения этой проблемы, так что именно с этого года начинается разработка политики «монетного объединения» России с Бухарой и Хивой. При этом поначалу финансовое ведомство России, которому было поручено разработать соответствующие меры, действовало в соответствии со сложившейся практикой, т. е. через пограничную администрацию и дипломатические структуры, которые имели право официальных сношений с Бухарой и Хивой.

В результате в 1893 г. начальник Амударьинского отдела довел до хивинского хана запрет дальнейшей чеканки таньги [Садыков, 1965, с. 127; Ю. О. Я., 1908, с. 126]. В отношении же бухарского эмира, являвшегося куда более могущественным правителем и к тому же имевшего связи среди российской правящей элиты, приходилось действовать более «деликатно». В том же 1893 г. российский политический агент в Бухаре П. М. Лессар «рекомендовал» эмиру Абдул-Ахаду (1885–1910) отказаться от чеканки таньги из серебра частных лиц, которое те передавали на эмирский монетный двор, платя монарху процент от количества монет за саму чеканку; характерно, что лишить эмира права чеканки таньги (в отличие от хивинского хана) имперские власти не решились, предписав ему лишь согласовывать чеканку новых партий с туркестанским генерал-губернатором [Логофет, 1911б, с. 70–71; Ю. О. Я., 1908, с. 125]. В феврале-марте 1894 г. комиссия Минфина под руководством директора Общей канцелярии министерства Д. Ф. Кобеко разработала комплекс решений в продолжение мероприятий 1893 г. Она подтвердила запрет хивинскому хану чеканить таньгу, рекомендовав российским властям сделать то же и в отношении бухарского эмира [Becker, 2004, p. 126]. Однако если хивинского хана заставили принять это решение, то в отношении бухарского эмира оно было сочтено преждевременным. В результате было лишь принято решение о запрете ввоза бухарской и хивинской серебряной монеты в российские владения, в первую очередь в Туркестанский край, что полностью соответствовало вышеупомянутому именному указу об изъятии из обращения туземной монеты в этом регионе.

Годом позже, в 1895 г., Министерство финансов принимает уже совершенно самостоятельное решение, предписав казначействам, а также отделениям и кассам Госбанка на территории Самарканда, Бухарского эмирата и Амударьинского отдела принимать местную таньгу по фиксированному курсу — по 12 коп. за 1 бухарскую или хивинскую таньгу [Логофет, 1911